Онлайн книга «Тамара Васильевна меняет профессию!»
|
И тут... Матушки мои! Сердце так забилось, аж в ушах зашумело. На самом верху - фотокарточка. Старая, пожелтевшая... А с неё - глаза. Те самые глаза, которые я столько раз видела на афишах... — Майа... - начала я, а у самой во рту всё пересохло. — Шелогубина, - договорил Алексей Семёнович, поправляя свою бабочку. — Да, это она. Подлинная фотография, между прочим. Из личного её архива. С автографом. — Не может быть… — Может! Всё, что в шкатулке, включая саму шкатулку, принадлежало ей! В шкатулке, вижу, ещё какие-то украшения лежат, но я даже глядеть на них не могу - всё на фотокарточку смотрю. Ох, коварный! Он ведь знает, что деваться мне некуда, какую бы цену не заломил несусветную. Хотя... Ядрить-колотить, была не была! — Беру! - выпалила я, пока не передумала. *** Сокровища памяти Господи, как я бежала домой! "Прям как девчонка со своей новой куклой," - усмехнулась я, поднимаясь по лестнице. Лифт застрял где-то на верхах, и я не стала его дожидаться! Ноги, предатели, уже не те, что раньше - на третьем этаже пришлось передохнуть. В квартире первым делом - чайник на плиту. — Такие дела без чая не делаются, - приговаривала я, бережно устраивая шкатулку на столе. Герасим мой тут же запрыгнул рядом - тоже, видать, интересно ему. — Ну-с, давайте знакомиться, - прошептала я, открывая крышку. Сердце, зараза такая, опять заколотилось, как у девочки на первом свидании. Первой достала фотокарточку. Майа... Да та самая! Майа Шелогубина. Чёрно-белая фотография, а глаза будто живые смотрят. Блестят. Прима, примадонна! Кумир, на которого я равнялась. Великая актриса, женщина, человек... — Боже ты мой, сколько же это лет прошло? - я провела пальцем по глянцевой поверхности. Герасим мурлыкнул что-то на своём, кошачьем. — Я ведь ею просто бредила, Гераська, - почесала кота за ухом. — Выросла на ней, подражала. Каждую роль помню! Вот на этой фотографии она в роли Анны Карениной. А серьги, глянь-ка... Батюшки-святы! Достала серьги - тонкая работа, жемчуг чуть поблёкший. В них она играла "Чайку". Бусы... да в них же она "Василису Прекрасную" играла! А вот и зеркальце - серебряное, с гравировкой. И заколка... Та самая, легендарная, с камешками. — Каждая её роль становилась событием, Гераська, - продолжала я свой монолог перед котом. — Люди плакали на её спектаклях, смеялись, влюблялись... А помнишь... Ой, что это я, ты ж тогда ещё не родился. Чайник засвистел, но я даже не пошевелилась. — Что с ней стало? Постарела, конечно же, впрочем, как и все мы. Тоже ж человек. Но самое интересное дальше - в один день она просто исчезла! Что, где, как – никто не знает. Может, не смогла она, не выдержала жизни в забвении, без сцены... Ох, как я её понимаю! Примерила перед зеркалом заколку. Седина, морщины... А глаза - всё те же, девчоночьи. — Театр... - вздохнула я. —Трагедии, комедии – всё было моим. Когда выходишь на сцену, слышишь дыхание зала, чувствуешь тепло от прожектора на лице – это не передать словами. Ты становишься кем-то другим. Ты можешь быть кем угодно… Герасим потёрся о руку, будто понимал. — Поклонники носили цветы, закидывали подарками, писали письма, стихи... Влюблялись, сходили с ума… А потом... Всё закончилось. Пришла пора играть старух и бабок-ёжек. Но! Я и этому была рада, Герасим! Лишь бы на сцене! Да… |