Книга Тамара Васильевна меняет профессию!, страница 5 – Анжелика Роуз

Достала бусы, примерила. В зеркале отразилась постаревшая женщина с всё ещё прямой спиной и гордо поднятой головой.

— Но потом здоровье уже не позволяло играть... - я смахнула непрошеную слезу. — Эх, Томка, Томка! Ишь, разнюнилась на старости лет! А ну-ка, Герасим Тамарьевич, будете моим зрителем. Сейчас я вам... - и начала читать монолог Раневской, который помнила наизусть всю жизнь.

А в шкатулке, среди украшений, фотография Майи Шелогубиной словно улыбалась своей особенной, будто всё понимающей, улыбкой.

После бурного вечера воспоминаний и монологов я чувствовала себя как после премьеры — выжатая, но счастливая. Чай давно остыл в чашке, и мысли медленно замедляли свой бег.

Серьги, снятые дрожащими пальцами, тихо звякнули о столик — такие лёгкие днём, сейчас казались тяжёлыми, почти свинцовыми, словно вобрали в себя груз всего пережитого дня.

— Что, красавица, — прошептала я своему отражению, расстёгивая бусы, — наигралась?

Слабая улыбка тронула губы, но глаза остались серьёзными. Шкатулка приняла украшения с тихим, почти музыкальным звоном. Щелчок замка — и сокровища Майи снова скрылись во тьме.

Но что-то удержало мою руку на крышке. На самом дне шкатулки, будто спрятавшись в бархатном углу, лежал он — старинный гребень из потемневшего дерева. Такой простой, почти неприметный, но весьма изящный, с тонкой и необычной резьбой.

Я достала его и провела пальцами по гладким зубчикам. Гребень показался мне тёплым, будто он ещё хранил тепло рук былой хозяйки. Я вздохнула и, не торопясь, начала расчёсывать свои волосы. Гребень легко проходил сквозь седые пряди, словно приглаживая и мысли, и усталость.

Герасим запрыгнул на стол и потянулся к мне, ткнувшись влажным носом в руку.

— Чего тебе, Герась? — тихо спросила я.

Он мяукнул требовательно, распушив свой полосатый хвост.

— Ах, ты ж барин! И тебя, что ли, причесать? Вот так, вот так, — пробормотала я себе под нос.

Гребень мягко скользнул по его спине. Он зажмурился от удовольствия, прижав уши, и замурлыкал так громко, что, казалось, затрясся весь стол.

— Ну, хватит с тебя, красавец! А теперь, как говорится, и спать пора.

Я ещё несколько раз провела гребнем, а потом отложила его в сторону.

С трудом забравшись в постель, я почувствовала, как Герасим привычно устраивается рядом, по-хозяйски занимая половину подушки.

Гребень... Я повертела его в руках перед тем, как погасить свет. Он был удивительно лёгким, но в нём чувствовалась какая-то запечатлённая сила. Повинуясь внезапному порыву, я положила его под подушку — почему-то мне захотелось, чтобы он был рядом, поближе.

Кот мурлыкал рядом, согревая плечо своей пухлой тушкой. В комнате было тепло и тихо.

— Ну вот и всё, дружок, — тихо сказала я ему. — Мы с тобой своё уже отыграли, верно? И не страшно. Может, встретимся где-нибудь ещё, Герась? На других подмостках... Старичок ты мой хороший…

Он грустно замурчал, словно соглашаясь.

Его мурлыканье стало тише, нежнее, словно колыбельная.

— Господи, — прошептала я в темноту, последняя мысль растворялась в подступающем сне, — дай мне ещё один выход. Один маленький шанс... быть нужной...

Тишина окутала комнату.

Я вдруг почувствовала, что моё сердце будто замедляется. Мне стало так тепло, так спокойно.

Я закрыла глаза, и мир вокруг потемнел.