Книга Виктория - значит Победа. Каждому по делам его, страница 173 – Салма Кальк

— Я понимаю вас, Викторьенн, он очень изменился, и вовсе не в лучшую сторону. Двадцать четыре года назад он был молод, горяч и красив, и я потеряла голову. Да, я не была образцом добродетели, но честно сказать — и не собиралась. Мой супруг тоже не хранил мне верность, вся разница между нами только в том, что он держал свои увлечения под боком и о них говорили все в Дармштейне, а я свои — здесь, и их пересказывали друг другу здешние сплетники. Но в Паризии к супружеской неверности относятся легко, тогда как в добродетельном Дармштейне — с осуждением, вот и вся разница. И когда мой супруг узнал, что не только у него есть бастарды, но и я в тягости совершенно точно не от него — он едва меня не убил. Я сбежала из его дома, мне помогли порталом мои здешние родственники. И моя бабушка, мать отца. Ей не понравилось, что я жду ребёнка не от мужа, потому что, говорила она, магу на то и даны силы, чтоб ими пользоваться и не попадать в подобные ситуации, но раз уж случилось — нужно справляться. Без неё я бы точно не сохранила ни ребёнка, ни жизнь, ни остатки доброго имени. Она тайно прибыла на ваши крестины, вам говорили? И если бы она сейчас видела вас, то была бы рада. Вы прекрасны, и я слышала, что отлично справляетесь с доставшимся вам богатством.

— Доставшимся, как же, — фыркаю я. — Отбитым у конкурентов!

— Что? У конкурентов? — сверкает глазами она. — Расскажите же, пожалуйста, я должна это знать! Я не могла помочь вам тогда, но возможно, смогу теперь?

Я не знаю, отчего вдруг, но я рассказываю. Вообще она мне нравится, эта Агнесс, и ощущаю некое родство… не как с матерью, конечно же, но — с сестрой. С ней легко, будто мы сто лет друг друга знаем, я рассказываю об Эдмонде и её сыне, о Терезе, о том, как Эдмонда плевалась жабами, а принц на корню пресёк её претензии. Мы смеёмся истории о моём первом званом обеде — когда молодёжь потушила магический свет. Она с восхищением слушает об интервью с Саважем, говорит — и впрямь, никто так не делает, должно иметь успех.

О двух вещах я молчу — о жизни Викторьенн между свадьбой с Гаспаром и смертью, и об Эмиле.

О Викторьенн спросит — расскажу, она пока не спрашивает. А об Эмиле…

Что-то мне подсказывает, что не будь они знакомы близко, он бы в жизни не договорился об этой встрече. А я уверена, что поступаю сейчас правильно. Принцессу Агнесс лучше иметь в союзниках, чем во врагах. Лично я, конечно, только умозрительно могу предъявлять ей за то, что она не интересовалась жизнью дочери, нет у меня личной заинтересованности, и это, наверное, хорошо. Потому что… вмешайся она, не было бы у Викторьенн никакого брака с де ла Шуэттом. Правда, тогда не было бы и моего второго шанса, ну да и что теперь?

— А что де ла Шуэтт? — всё же спрашивает она. — Вы говорите, не пожелали бы своей дочери такого брака. Это потому, что у вас не было детей? Или потому, что он был не лучшим человеком?

— Скотиной он был, — я почти не стесняюсь в выражениях. — Причём такой скотиной, которая уверена в своей непогрешимости и в том, что видит всех насквозь. Но если в бизнесе он что-то понимал, то в людях — ничего. Его убил собственный сын, не своими руками, но участвовал в заговоре против него. А он не верил, что это сын, думал — так, просто, оттолкнул от себя и его мать, и его самого. За то и поплатился.