Книга Система «Спаси-Себя-Сам» для Главного Злодея. Том 4, страница 47 – Мосян Тунсю

Загоревшись новым увлечением, он поставил на карту всё, позабыв о страхе смерти. Он не то чтобы не понимал, что Су Сиянь за человек, – просто никогда в ней не сомневался.

И ценой за эту уверенность стало заточение под горой Байлу – почти два десятка лет в кромешной тьме без надежды на свободу.

* * *

– Я хочу убивать людей.

За последние годы эта фраза чаще прочих просилась на язык. А ведь прежде питавшему непреодолимую привязанность к человеческому роду Тяньлан-цзюню ни разу не доводилось убить человека.

Лишившись мощного источника демонической энергии, позволявшего ему поддерживать человеческую форму, Чжучжи-лан вновь обратился в полузмея-получеловека. И всякий раз, видя, как он с трудом ползает по земле, Тяньлан-цзюнь бросал:

– Скройся с глаз! – А ещё он говорил: – От твоего пресмыкания с души воротит.

Тогда Чжучжи-лан безмолвно тащился прочь в поисках какого-нибудь местечка вдали от солнечного и лунного света, чтобы попрактиковаться в ползании, от которого успел порядком отвыкнуть за все эти годы.

Норов Цзюнь-шана сделался попросту невыносимым, но Чжучжи-лан не находил в себе сил вознегодовать или обидеться.

Веля ему убираться прочь, Тяньлан-цзюнь желал, чтобы племянник скрылся в мире демонов, вернувшись на южные рубежи, свою родину – одним словом, куда угодно, лишь бы подальше.

Он попросту не мог вынести, что кто-то видит его в столь жалком состоянии – не в силах ни жаждать жизни, ни молить о смерти. Знатнейший принц мира демонов по праву рождения, Тяньлан-цзюнь никогда прежде не сталкивался с истинными невзгодами, не терял непринуждённости и природной грации. Отвергая всё грубое и способное запятнать его светлый образ, он дошёл до лёгкой одержимости чистотой. Он всегда превыше всего презирал уродство – однако прискорбная правда заключалась в том, что нынче он был уродливее всех на свете.

Окровавленный, скованный семьюдесятью двумя цепями и сорока девятью мощными амулетами, он только и мог, что беспомощно наблюдать за тем, как день за днём постепенно разлагается его тело – и всё сильнее воняет. И всё же он сохранял полную ясность рассудка, ни разу не лишившись сознания, даже когда жаждал этого всей душой. Шайке совершенствующихся оказалось не по силам убить его, так что они приложили все старания, чтобы заставить его страдать. Пожалуй, даже полузмеиное тело Чжучжи-лана теперь выглядело немного выигрышнее в сравнении с нынешним состоянием Тяньлан-цзюня.

Поскольку Чжучжи-лан утратил способность к речи вместе с человеческим обликом, Тяньлан-цзюнь начал разговаривать сам с собой. Он по полдня кряду вновь и вновь пересказывал реплики актёров из пьес и пел арии – но порой слова застревали у него в горле, и Чжучжи-лан понимал, что, должно быть, это была одна из тех пьес, на которые их водила Су Сиянь.

И всё же после этой неловкой паузы Тяньлан-цзюнь так же внезапно продолжал, ещё сильнее возвышая голос. Отражённая эхом протяжная мелодия наводняла безлюдную горную долину хрипловатым заунывным звучанием.

Неспособный говорить Чжучжи-лан не мог попросить его прекратить, у него не было рук, чтобы заткнуть уши, он никак не мог отгородиться от этих душераздирающих звуков. Теперь-то он сполна познал истинное значение слова «бессилие».

Если это причиняет Тяньлан-цзюню такую боль, зачем же он цепляется за прошлое, принуждая себя длить страдания?