Книга Фабрика воспоминаний, страница 96 – Клелия Ренуччи

Роуз он отправил лишь снимок Джойс и членов «Общества какофонии»: «Они все тебя целуют, и я тоже. Увидимся на следующей неделе».

Что до Габриэля, его Антуан счел слишком неуравновешенным и решил раньше времени не огорошивать друга столь важными сведениями.

Коротая часы в кресле с красной бархатной обивкой, Габриэль все чаще откладывал в сторону шлем с воспоминаниями, плененный энергетикой брата, который непрестанно выбегал из своего третьего ряда на сцену и руководил действиями актеров. Эдуард осознавал, что театр «Буфф дю Нор» не идет ни в какое сравнение с «Нил Саймон» ни по своей программе, ни по ожиданиям публики, и Сэм Бердман подбадривал Эдуарда, повторяя, что если он и выбрал его, то исключительно из-за его мятежного французского духа, нового дыхания, которое он принесет на Бродвей. Сэм не только не ограничивал Эдуарда, но и поощрял смахнуть пыль с базовых принципов мюзикла, выйти за рамки жанра, чем и занимался сейчас Эдуард, давая уроки актерского мастерства своим артистам и как можно лучше передавая заветы Дидро Роуз, Микки и остальным, которые увлеченно его слушали.

— «Чувствительность делает посредственных артистов; чрезвычайная чувствительность — плохих артистов; хладнокровие и ум — великих артистов». В этом и состоит парадокс. Подключите к делу свой мозг, друзья, а слезы и смех публики придут сами собой. Прежде всего, не играйте со своей душой, берегите ее для друзей, для любимых: «чувствительность отнюдь не является качеством великого гения».

Труппа впитывала каждое его слово, и Сэм внутренне аплодировал. Какую встряску получат критики, когда узнают о его новой постановке! Назад к Дидро, что за смелый ход! Станиславский и его студии позабыты! Эдуард возвращал на подмостки рассудочную актерскую игру.

Габриэль тоже восхищался своим братом, стоящим посреди сцены. Все завораживало его в этой замкнутой вселенной, окруженной толстыми стенами театра, в этом микрокосме, сосредоточенном вокруг текста и игры артистов, которая разворачивалась на каждом спектакле через, используя терминологию Дидро, четвертую стену — рампу, дабы полнее передать эмоции зрителям.

Эдуард продолжал, лихорадочно проводя рукой по волосам:

— Актеру важно подолгу прислушиваться к себе, и его талант состоит в том, чтобы передавать внешние признаки эмоции столь скрупулезно, чтобы зритель поверил в иллюзию. Вот ты, Джина, например, — продолжал он, обращаясь к самой старшей из актрис, — когда ты исполняешь свою песню «Ему только что исполнилось восемнадцать», Марио поступил в школу танцев, и ты знаешь, что увидишь его не скоро и что он будет вспоминать о тебе с благодарной улыбкой, не более того. В твоих ушах должен звучать сдавленный крик боли. Вот так, — сказал он, подойдя к ней и аккуратно сжав пальцами ее ушную раковину.

Актриса отпрянула, а Эдуард рассмеялся и добавил:

— Испытывать эмоции ты должна не здесь, — он коснулся ее живота, — а здесь. — Он поднял руку к ее голове. — Все происходит только в мозгу и только посредством мозга. Да-да, и любовь тоже.

Габриэль подумал об Ориане, женщине, к которой он никогда не приближался и не прикасался и которая при этом властвовала над его телом. Разве любви не нужна плоть? Можно ли управлять своими чувствами при помощи мышления? Он обводил взглядом актрис, каждая из них была красивее предыдущей, и не ощущал ничего, даже зачатков влечения, во всяком случае, именно в это ему хотелось верить.