Книга Фабрика воспоминаний, страница 97 – Клелия Ренуччи

Его брат продолжил:

— Ваша жестикуляция на сцене, твоя радость, Роуз, когда Микки получает приз за мастерство, твое отчаяние, Микки, когда отец пытается забрать тебя из школы танцев, — все это вы воспроизводите по памяти. Вы готовили эти отрывки дома, здесь, передо мной, перед Сэмом, нашим общим компасом.

Бердман одобрительно улыбнулся.

— Вы знаете, когда потекут слезы, вы ожидаете их на таком-то слове, с точностью до слога, не слишком рано и не слишком поздно. Ваш трепет, воодушевление, недосказанности, признания в любви, проявления ярости есть не более чем заранее приготовленные уроки. Вы создаете иллюзию. Но проживать ее вам ни в коем случае не следует.

Объяснения брата пронзили душу Габриэля, будто острый нож. Холодея, он гадал: «Может, и мои чувства к Ориане — это нечто искусственное, выученное слово в слово в процессе поиска воспоминаний?» Он сопоставлял свое отношение к Ориане с эмоциями, которые Сара проявила в Лувре, когда они читали Гюго и Габриэль внезапно бросился за похожей на Ориану туристкой. Действительно ли он испытывал эту страсть, как Сара, или только довольствовался тем, что имитировал ее, играл в Дон Кихота, дабы избавить себя от необходимости сражаться с настоящими великанами? Была ли его страсть к Ориане всего лишь иллюзией? Неужели все эти месяцы он просто упивался собой, отыгрывая роль? Неужели в день свадьбы Аделаиды и Пьера он, такой несчастный и печальный, плакал фальшивыми слезами?.. Наблюдая за игрой артистов на репетиции, Габриэль вдруг с ужасом понял, что несколько месяцев подряд жил в сплошном самообмане, в истинности которого сумел убедить свое тело силой мысли.

Он помотал головой и прислушался к голосу брата.

— Вы все чудесно поете, лично у меня от ваших тембров по коже мурашки бегут. Следующим шагом вам необходимо осознать магическое влияние ваших голосов на публику.

Эдуард попросил пианиста сыграть «Умереть на сцене» — Микки и Роуз пели ее дуэтом во втором акте, когда по сюжету становится ясно, что общие устремления помогут им полюбить друг друга. Напевая вместе с исполнителями, Эдуард обращал их внимание на эффект крещендо, чрезвычайно важного для этой песни.

— Помните о паузах, — повторял он, — молчание имеет решающее значение, даже когда вы поете, именно в тишине…

Развить мысль Эдуард не смог: пианист прекратил играть, потому что его одолел приступ жуткого кашля. Роуз сбегала и принесла ему стакан воды, но музыкант был не в состоянии сделать ни глотка. Не переставая кашлять, он оперся на техника и побрел за кулисы, жестом успокаивая Эдуарда и предлагая продолжать без него.

Эдуард, который обычно терпеть не мог простоев в работе, вдруг просиял и повернулся к Габриэлю.

— Раз уж ты все равно торчишь здесь каждый день, — сказал он по-английски, — пусть и от тебя будет хоть какая-то польза. Поднимайся.

Габриэль встал с охотой и одновременно с опаской. Слегка конфузясь, вышел на сцену. Актеры наблюдали за ним, радуясь, что этот человек, чье ежедневное присутствие в зале вызывало у них недоумение, наконец-то примет непосредственное участие в репетиции. Роуз, знавшая о семейной драме братьев Пармантье, подростками оставшихся без родителей, иногда улыбалась Габриэлю и махала ему рукой, однако он никогда не отвечал, словно не видел ее. Она даже поинтересовалась у Эдуарда, не страдает ли его брат от того или иного недуга, на что Эдуард со смехом ответил, что тот просто плохо воспитан. По некоторым намекам Эдуарда она догадалась, что Габриэль переживает душевную драму и что Нью-Йорк должен стать его местом исцеления.