Книга Ненаписанное богами, страница 3 – Кэти Роган

В большинстве случаев для крепостной, такой как я, красота — это проклятие. Многие селенцианские семьи уродуют своих красивых дочерей огнем, кислотой или лезвиями, когда те еще маленькие, чтобы они не привлекали внимания солдат. Однако у моих родителей не хватило духу на такое, да и доброта наших повелителей делала это ненужным. Мы были в безопасности и под защитой в нашем уютном коконе.

Пока все не изменилось.

Но я не зацикливаюсь на этом, потому что сегодня моя красота — благословение богов. Не Амариэль, богини любви и желания, и не Серефель, богини удачи и везения. Нет, моя красота — благословение Таяны, богини войны и правосудия. Это оружие, и я намерена использовать его с умом.

Сегодня утром мама несколько часов потратила на мои волосы, расчесывая длинные черные локоны, пока они не заблестели, а затем заплетая их в замысловатый пучок на затылке. Она оставила несколько прядей, обрамляющих лицо, и завила их горячими щипцами. Мои необычные голубые глаза идеально подчеркнуты темной сурьмой, а пухлые губы накрашены кроваво-красной помадой. Мама вычистила всю грязь из-под моих ногтей и с помощью кислоты убрала мозоли с ладоней и стоп. Я даже надела украшения — комплект жемчуга, который наш отряд украл год назад специально для этого момента, — и пару туфель на высоком каблуке с ремешками, в которых мне пришлось неделями учиться ходить, прежде чем смогла уверенно шагать по лагерю.

— Ты здесь новенькая, — говорит стражник, закончив рассматривать мое лицо.

Я не отвечаю. Во рту будто комок ваты. Сейчас я не смогла бы сказать ни слова, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Я слегка склоняю голову в знак согласия и надеюсь, что он примет мое волнение за высокомерие.

— Из Протектората?

Он имеет в виду Селенцию. Я киваю.

Стражник улыбается.

— И одна? — спрашивает он.

Больше всего на свете я жалею, что мы не смогли позволить себе купить два платья. Жалею, что даже если бы у нас чудом нашлись на них деньги, никто другой в лагере не смог бы говорить, как я, читать, как я, ходить, разговаривать, есть и даже сидеть, как я.

Но никто другой не провел годы в блаженной, слепой, глупой любви к сыну повелителя. Никто другой не учился читать и вежливо разговаривать. Не учился смотреть им в глаза. Знакомый обруч тревоги начинает сжимать мою грудь, перехватывая дыхание.

Только не сейчас. У меня не может случиться приступ именно сейчас.

Прежде чем я успеваю ответить или хотя бы кивнуть, девушка рядом со мной просовывает руку мне под локоть, будто мы старые подруги. Сжимающая мою грудь тревога ослабевает.

— Конечно, не одна! — говорит она. — Она здесь с нами, — и указывает на мужчину рядом с собой.

Лицо стражника мрачнеет, но он все же машет нам рукой, позволяя пройти.

— Хорошо. Вы трое, — приказывает он.

Девушка вскрикивает от радости, в то время как стоящие рядом выражают недовольство, ворчат и цокают. Она быстро тянет меня вперед, прежде чем стражник успевает передумать. Он продолжает двигаться вдоль очереди, поднимая длинный шест, чтобы зажечь фонари. Красный свет мерцает на открытом горном камне.

— Мое сердце сейчас просто выскочит из груди! — шепчет девушка мне на ухо, когда мы отходим подальше от стражника. — Я Луисса.

— Маэравел, — с трудом произношу я пересохшими губами, но, кажется, Луисса меня не слышит. Она слишком увлечена происходящим и смотрит на «Багровое Перо» с восторженным трепетом, словно на храм. И в какой-то мере оно действительно на него похоже: величественное, с крылатыми боевыми конями — фараварами — и эпическими сценами сражений, высеченными в камне. Но что еще важнее, жители Фараэнгарда так рьяно кланяются и ублажают Альторов, благословленных богами, чтобы те защищали нас от кхер'зеннов по ту сторону моря.