Книга Рэм, страница 11 – Микита Франко

Компания вокруг неё тоже захихикала. Смех был лёгкий, но с каким-то… подтекстом. Рэм, даже пьянея, продолжал чувствовать, что он не в их лиге. Ему не хотелось выглядеть идиотом, но и отказаться было бы слишком демонстративно.

— Да ладно вам, — пробормотал он, глядя на гитару. — Я мало песен знаю. И они простые.

— Ну, давай простые песни, — подхватила девчонка, покачивая в руках бокалом с вином. — Мы любим простое. Да, ребята?

Ещё несколько смешков подтвердили её слова. Рэм почувствовал, как пальцы непроизвольно сжались в кулаки, но он подошёл к гитаре. Струны показались холодными под пальцами, даже слишком, и он немного нервно перебрал аккорды, вспоминая что-нибудь подходящее.

— Ну что, «Владимирский централ» или «Кино»? — бросили насмешливо за спиной.

Рэм не ответил. Но думал — что?

И на ум пришла только одна песня, которая может прозвучать в этой роскошной гостиной, с обитой бархатом мебелью и камином, не как уместная мелодия, но как высказывание. Как попытка себя защитить.

Он сел на стул, опустил голову, примеряясь пальцами к незнакомому инструменту, и, поднимая взгляд на собравшихся, хрипловато запел: Вот море молодых колышат супербасы,

Мне триста лет, я выполз из тьмы.

Они торчат под рейв и чем-то пудрят носы —

Они не такие, как мы.

Рэм пел, а сам думал: будто кто-то включил радио на неправильной волне. Всё вообще — неправильное. Даже идеально настроенная гитара в руках казалась ему дурацким инструментом, а их гаражная — не в пример лучше.

Но он продолжал:

И я не горю желаньем лезть в чужой монастырь,

Я видел эту жизнь без прикрас.

Не стоит прогибаться под изменчивый мир,

Пусть лучше он прогнется под нас.

— Однажды он прогнется под нас, — последнее он проговорил, а не пропел, убирая гитару.

Дальше начинались куплеты про друзей, большие и путанные — Рэм плохо их помнил. А здесь — всё что он хотел сказать.

Когда он замолчал, комната на мгновение погрузилась в тишину, несколько человек обменялись взглядами, раздались жиденькие, единичные аплодисменты, больше похожие на издевку. Елисей, поигрывая стаканом в руках, сказал с насмешкой: — Неплохо… для своего жанра.

Рэм снова почувствовал в его словах скрытое издевательство, словно он играл на потеху, как шут. Но вдруг за спиной раздался голос: — А мне понравилось.

Голос совершенно другой, не глумливый, не подростковый, и точно не принадлежащий никому из Елисеевой компании. Рэму не нужно было оборачиваться, чтобы его узнать, но он всё равно обернулся.

В дверях, прислонившись плечом к косяку, с бокалом вина в руке стоял Синцов-старший. При его появлении все — включая Рэма — резко подобрались. Зазвякали бутылки, стаканы и бокалы — начали ныкать алкоголь, куда придется. Только Рэм сидел, придерживая гитару, обернувшись через плечо, и не шевелился. Тяжело дышал от волнения: это что же, Сергей его похвалил? Его? Жалкого пацана в огромных джинсах?

— Елисей, можно тебя на минутку?

Младший мгновенно поднялся, на глазах становясь шелковым. Пропала куда-то развязная вальяжность в движениях. Они вышли за дверь, и Елисея действительно не было где-то с минуту, не больше (в комнате в это время стояла тишина, никто не переговаривался), а потом он вернулся и несколько виновато сказал: — Ребят, всё, кроме вина, придется убрать.

Гости разочарованно загудели, а Рэм хмыкнул: жалкое зрелище. Поднявшись со стула, он прислонил гитару к стене и коротко бросил: — Я пойду.