Книга Малахитовое сердце, страница 55 – Лизавета Мягчило

Огонек разочарования быстро померк во взгляде малахитницы, она переливчато засмеялась, нажимая подушечками пальцев на свои зацелованные губы:

– Нет нужды ему в помощи, мальчик, сам он встанет. И сам пойдет. Только этого ему сейчас недостаточно сильно хочется. Слушать соколика нужно было, говорил он вам. Столько времени зря потратили, такую красоту каменной девке отдал. – Ее пальцы снова коснулись броши, а в тихом вздохе Саше почудился слабый отзвук сожаления. Брови Бестужева медленно сдвинулись к переносице.

– Не может он сам встать. Если кто-то и хочет этого, так больше Славы некому, куда сильнее хотеть? Врачи сказали, что с такими диагнозами не стоят, это физически невозможно.

Девушка не отвела взгляда от броши, только коротко усмехнулась:

– Это он так думает, что очень жаждет. А на самом деле что заяц русак – часа этого до дрожи страшится. Ты думаешь, Илья Муромец легко первый раз на ноги поднялся и с печи сошел? Это с боем дается, слезами, кровью и потом у судьбы выбивается. Недостаточно просто хотеть, нужно бояться без этого дальше дышать. Не потому, что тошно калекой быть, а потому, что мука это, каждый миг прожитый, по-настоящему мука.

Путаясь в мыслях, Саша неловко кивнул, отступил на шаг. Стоило вернуться к палатке и переговорить со Славиком. Сначала о возможности ходить упоминал удивительно прозорливый Василько, теперь сама малахитница. Может, врачи что-то упускали и его инвалидность – скрытая за слоем страха психосоматика? Как иначе объяснить эту возможность просто встать и пойти, он не понимал.

– Благодарю тебя, хозяйка, передам твои слова Славику. Спасибо, что явилась на помощь.

В мокрой кроссовке чавкнуло, когда он разворачивался. Пробивающегося рассветного света было ничтожно мало, чтобы понять, с какой стороны он выбежал к ручью. Костер уже потух, мигающий свет пламени больше не указывал местоположение их маленького лагеря. Задумавшись, он вздрогнул, когда малахитница заспиной заговорила:

– А про себя отчего не спрашиваешь? Как проклятие разбить и ведьмины чары с души сбросить? Аль считаешь себя этих мук достойным?

Внутренний голос едко хихикнул, а затем смело зашелся в истеричном хохоте, царапая когтями внутренности. Заслужил. Достоин.

– Слава отдал в дар розу, мне же нечем тебя порадовать, сама сказала, что пустой я. Так зачем же мне помогать? – Он не обернулся, замер к ней спиной, повернув на мелодичный голос голову.

Надежда шевельнулась внутри. Вялая и немощная, она тянулась вверх, напитывалась, отражалась в изумрудных глазах малахитницы, горящих зеленым пламенем.

Он успел забыть, каково это, просыпаться и встречать новый день с интересом? Улыбаться едущим навстречу беззубым младенцам, агукающим из колясок, каково провожать девушку до дома, не надеясь на продолжение. Просто так смеяться, подставляя лицо под первые капли дождя. Он успел потерять вкус к жизни. Бестужев чувствовал себя лишенным кожи, каждое касание – обжигающая боль, каждый день – продление агонии.

– Твое спасение лежит в ведьминой могиле. – Нечисть произнесла это так просто, будничным тоном, подтверждая их догадки. Сердце пропустило удар, а она неспешно продолжила: – Я дорогу туда не ведаю, не поют там скалы, там иные властелины. Пусть Вячеслав голову пред хозяином вод склонит, повинится в словах резких, тот путь и укажет.