Книга Малахитовое сердце, страница 97 – Лизавета Мягчило

Елизаров потер мочку уха, перевернул страницу, задумчиво закусил губу.

– Некоторые записи – это не обряды, а свод непонятных правил и подсказок. Наверное, это ее первые заметки, ты только послушай: «Каждый обряд требует затраты сил, ежели ведьма работает на собственной силе, она быстро стареет, слабеет и умирает до сорока лет. За каждый ритуал нужно брать плату, и лучше, ежели плата отдана человеческими годами. Работай в дар, бери в неназванную плату годы жизни и здоровье. Если нет возможности работать в дар, ритуал надо сменить, добавить жертвоприношение в откуп либо животную кровь. Лучше брать молодых, окрепших либо новорожденное потомство». – Славик запнулся, передернул плечами, брезгливо кривя губы. – Или вот еще: «Дабы молодость и красоту сохранить, надобно чужую силу в себя лить. Удобнее всего сделать привязку на мужчину, пожирая его годы и молодея. Чем больше любовников у ведьмы, тем дольше проживет каждый из них, тем моложе и прекраснее будет женщина, наполненная страстью и чужим духом».

Парень резко повернул голову в сторону Агидели. Не отвлекаясь от дневников, она слушала их разговор. Уголки губ медленно потянулись вверх в злорадной улыбке, уши Славика начали выразительно краснеть.

– Это что получается, ты можешь жрать чужое здоровье во время секса? Или это тоже какими-то обрядами делается? Какой мужик на такое пойдет?

Поднимая озорной взгляд, девушка откинулась на спинку стула, поворочала затекшимикистями рук.

– Теоретически да, Чернава многих здесь своей красотой пленила, ой и ненавидели ее здешние женщины. Не все, но у многих мужчины загуливали, хоть раз, да к ней наведывались. Я же предпочитаю не напрягаться до того состояния, в котором может понадобиться подпитка. Жизни мне хватит и обыкновенной, человеческой, продлевать ее не хочу. Красота? Так ей с возрастом положено меняться, а к старости увядать. На крайний случай лучше кровь свою пущу, чем чужую жизнь заберу или под непонятно какого кобеля лягу.

– А если под понятно какого?

Бестужев возмущенно втянул в себя воздух, и кусок хлеба пошел не в то горло. Саша зашелся кашлем, хлопая себя по груди кулаком, отбросил на тарелку оставшийся кусок.

Иногда и Софья бывала права, насчет Славы так точно: что божедурье, то божедурье. Как иначе назвать придурка, решившего обсудить столь интимный вопрос в присутствии третьего человека?

К его удивлению, ведьма не смутилась, напротив, она хищно ощерилась, внимательно вглядываясь в любопытные глаза Елизарова.

– А нормального и приличного понятно кого я пока не отыскала.

Тот и не подумал стушеваться, извиниться за неуместный вопрос. Кивнул с серьезной миной, задумчиво почесал небритый подбородок и снова вернулся к дневникам. Вот уж дамский угодник и умелый обольститель. Бестужеву было страшно даже думать о том, какие выводы он сделал для себя.

Нужную запись нашел Саша. Солнце скрылось за горизонтом, они зажгли свечи и растопили печь. Славик накинул на плечи Агидели плед, пользуясь ее сосредоточенностью, прижался к ее боку, заматывая двоих в один теплый кокон. Бестужев накинул теплую толстовку.

И под пляску теней, вглядываясь в режущие завитки букв, он снова услышал Чернавин голос. То самое проклятие, строчка в строчку, теперь он мог повторить следом каждое слово. Сердце испуганно дернулось, ударилось о сжатый спазмом желудок, а затем понеслось галопом, пустило по крови ток.