Онлайн книга «Возвращение»
|
Ее Жива красотой одарила. А вот сестру… Казалось бы, тоже волосы рыжие, тоже глаза серые. Похожи они с Аксиньей, а все ж не то. У Усти волосы и гуще, и цвет другой. Старая медь с отблесками огня и золота. У Аксиньи – вареная морковка. И веснушки. У Усти они тоже есть… штуки три. А у Аксиньи все лицо в них, потому она и белилась, как дерево по осени. Глаза у Аксиньи меньше, лоб ниже, нос длиннее, губы уже. Вроде бы и то же самое, но некрасиво получается. Неприятно. Устя этого и не видела тогда, в юности. А Аксинья все понимала, злилась, завидовала. Не отсюда ли ее предательство выросло? – Пойдем, Аксинья. У нас еще много дел будет до базарного дня. Лапоточки еще бы найти надо, а не найти, так заказать… – Лапти?! – праведно возмутилась Аксинья, выставляя ножку, обутую в кожаные ботиночки – коты [3]. – Много ты крестьянских девок в котах видела? И в поршеньках-то не находятся! [4] Аксинья недовольно засопела, но крыть было нечем. И в доме девки в лаптях ходили – на поршни кожи не напасешься. – Я в этой пакости ходить не умею. – Вот и будем учиться, – спокойно ответила Устинья. – Хочешь на базар пойти за рябиной? И потом из дома выходить спокойно? Хотелось. Так что Аксинья решила потерпеть лапти. Да и Устя добила решающим: – Все одно никто нас не узнает. И о нас тоже не узнают, а крестьянским девкам и в лаптях можно. Аксинья только вздохнула, что та мученица: – Хорошо. Идем… Улыбку на губах сестры она не заметила. Устя сегодня сделала маленький шаг к своему новому будущему. И сестра ей пригодится. * * * Вечером Устя покорно сидела за трапезой. Ковыряла ложкой пареную репку. Та хоть и таяла во рту, хоть и сдобрена была маслом, но девушку не радовала. Она помнила мать. Уставшей и измученной болезнью. Она помнила отца. Равнодушным и холодным. И сейчас… да, сейчас, восстанавливая свое впечатление, она была уверена – так и есть. Вот упади она сейчас в корчах, закричи, забейся, батюшка и ухом не поведет. Не то что волноваться за родное дитятко – просто рукой махнет да слугам прикажет на нее ледяной воды вылить. Равнодушие. Это чувство пронизывало всего Алексея Ивановича Заболоцкого, оно окутывало его плащом, оно светилось в серых, как и у самой Устиньи, глазах, оно заволокло трапезную серой хмарью. Оно изредка рассеивалось, когда глава семейства поглядывал на сына, но и только. Да и сын… Илья Алексеевич Заболоцкий был мужским отражением матери внешне – и отцовским по характеру. Если раньше Устя еще могла думать, что все исправимо, что она может добиться отцовской любви, уважения брата, понимания, надо только послушной и покорной быть, и будет ей радость! Нет. Никогда такого не случится. Всегда отцом будет править стремление к собственной выгоде. Всегда брату интересна будет только своя жизнь. А чужая? А что чужая. Ее можно и под ноги кинуть, чтобы сапоги вытереть. Сестры? Сестер надо выгодно продать. Вот и все… Ни поддержки, ни помощи она ни от кого не получит. Устинья ковыряла репку, обводила взглядом стол. Когда-то, в монастыре, она хорошо научилась читать по лицам. Видела, кому плохо, кому больно, кто злится, кто терпит… Сейчас она тоже все видит. Матушка любит отца. Любит сына. Дочерей скорее терпит. Если они не будут доставлять хлопот, отлично. Если будут, их просто сломают через колено, как это с Устей и произошло в той жизни. |