Книга Безумные Альфы, страница 17 – Ленор Роузвуд

И я не позволю ни одному альфе — даже им — заставить меня забыть это.

— Я не потерялась, — говорю я, холодно, твёрдо, как камень. — Я прекрасно знаю, кто я. И кем я точно не являюсь.

Чума молчит.

Долго.

Его взгляд — скрытый маской, за янтарными линзами — всё равно прожигает меня насквозь. Он видит слишком много. Слишком ясно.

Потом он тихо вздыхает.

— И кто же ты, Айви? — спрашивает он мягко. — И кем ты не являешься?

Не ваша.

Не их.

Ничья.

Слова жгут язык, горькие, как уксус.

Но я проглатываю их, загоняю поглубже, как рвоту.

— Я не та, кого нужно нянчить, — выдыхаю, сжимая пальцами шуршащую бумагу на столе. — Я не игрушка и не домашний питомец. Я выжившая. И буду делать всё, что нужно, чтобы ею оставаться.

Чума медленно кивает, будто соглашаясь — или смиряясь.

— Я знаю, что будешь, — говорит он тихо. В его голосе слышна боль. — Но выживание — это не жизнь, Айви. Ты заслуживаешь большего, чем просто цепляться за край. Ты заслуживаешь счастья. Заслуживаешь любви.

Любви.

Слово обрушивается на меня, как удар. Я вздрагиваю, будто он распустил мне пощёчину. Сердце ломится из грудной клетки, горло сжимается.

Любовь — это сказка.

Сон.

Ложь для мягких, наивных существ.

— Мне не нужна любовь, — хриплю я, отворачиваясь. Горечь поднимается к глазам. — Мне никто из вас не нужен. Мне нужно только, чтобы меня оставили в покое.

Чума склоняет голову — жест понимающий, но болезненный.

— Если это правда то, чего ты хочешь, — тихо произносит он. — Мы примем это. Все. И мы никуда не уйдём. Мы рядом. Пока ты сама не скажешь иначе.

Я резко поднимаю взгляд. Это обещание. Тихое. Непоколебимое. Настоящее. И именно то обещание, которое я не могу принять. Не имею права принимать. Потому что если позволю себе в него поверить… Если дам себе расслабиться, довериться… Я сломаюсь. Окончательно. Безвозвратно.

Поэтому я делаю единственное, что могу.

Я становлюсь твёрдой. Холодной. И отталкиваю его. Отталкиваю их всех — рукой, голосом, сердцем.

— Мы закончили? — спрашиваю я ледяным тоном.

Чума медлит. Его пальцы постукивают по бедру. Его тело излучает неловкость. Он нервничает.

Плохой знак.

— Вообще-то… нам нужно обсудить ещё кое-что.

В животе всё сжимается. Я слишком хорошо научилась читать его, даже сквозь маску — и сейчас он тревожен. Он боится сказать то, что собирается сказать.

— Что? — спрашиваю я настороженно.

Он откашливается — глухой, удивительно человеческий звук.

— Твоя течка прошла… нестандартно, — начинает он осторожно. — Риск… скажем так, последствий после первого раза меньше, чем обычно, но… если в будущем не использовать защиту…

Он замолкает, словно язык запутался.

И тут меня накрывает.

Я бледнею. Дыхание рвётся.

— Чего? — выдавливаю я, хотя уже знаю.

Хотя знала всё это время. Надеялась не думать. Не смотреть правде в глаза.

Чума выдохнул — устало, тяжело.

— Речь о возможной беременности.

Слово режет, как нож прямо по коже.

— Не знаю, сколько вам рассказали в Центре, — продолжает он мягко. — Но когда омега в течке оказывается под узлом, всегда существует вероятность...

— Я знаю, откуда берутся дети, — резко обрываю я, голосом — как бритвой.

Он поднимает ладони в примиряющем жесте.

— Прости. Я не хотел показаться покровительственным. Я лишь хочу, чтобы ты понимала, что может быть.

Я киваю дрожащей головой — резким, нервным движением.