Книга Тихая пристань, страница 6 – Анна Рогачева

«Чьи дети?.. Что они тут делают? Почему они так смотрят?»

Мысли путались, голова была ватной. Она попыталась отыскать в памяти последнее яркое воспоминание. Лицо дочери. Тепло руки внука. Тишина. Покой.

Этому воспоминанию на смену, как нож в живот, вонзилось другое. Пьяное, багровое лицо незнакомого мужчины. Заскорузлая лапища, сжимающая кнут. Замах. Свист в воздухе. Невыносимая боль в спине. И ее собственный, не ее голос, кричащий: «Простите, детки, простите!»

Она зажмурилась, пытаясь отогнать кошмар. Но он не уходил. Он накатывал, наливался плотностью, запахами — вонью дешевого самогона, потом, страхом. В ушах зазвенело. Комната поплыла, и в этом качающемся мире, как кинокадры, промелькнули обрывки чужой жизни.

Имя — Арина. Муж — Иван, староста. Дети — Петрик, Машенька. Он бьет. Всегда бьет. А сегодня… сегодня, кажется, убил.

Осознание пришло не как озарение, а как падение в ледяную прорубь. Оно заполнило ее всего, вытеснив воздух, выцарапав изнутри последние следы Анны Ивановны.

Она была не в больнице. Она была в аду. В чужом теле. В мире, где закон — кулак пьяного самодура. А эти испуганные дети — теперь ее дети.

«Нет, — захлебнулась она мысленно. — Нет, не может быть. Я уже прошла свой путь. Язаслужила покой!»

Она снова посмотрела на мальчика — Петрика. Он неотрывно смотрел на нее, и в его глазах, помимо ужаса, читался немой вопрос: «Ты жива?»

И тут маленькая Машенька, услышав ее хриплое дыхание, подняла заплаканное личико. Ее губки дрогнули, и она прошептала, заливаясь новыми слезами:

— Мама… Мамочка, боюсь…

Это слово, сказанное этим дрожащим голоском, это «мамочка», обращенное к ней, сломало что-то внутри. Восемьдесят семь лет жизни, три собственных ребенка, внуки, правнуки — все это спрессовалось в один могучий, неистребимый материнский инстинкт. Он был сильнее боли, сильнее ужаса, сильнее отчаяния.

Она — Анна. Но она и Арина.

С нечеловеческим усилием, ломая сопротивление своего избитого тела, она оторвала голову от соломы и оперлась на локоть. Каждый мускул кричал в протесте. Горло пересохло, губы потрескались.

— Петр… — выдавила она, и голос звучал чуждо, но в интонации была та стальная твердость, что командовала целым совхозом. — Воды.

Мальчик замер, не веря своим ушам. Он слышал не плач, не мольбы, а приказ.

— Мам?.. — его голосок дрогнул.

— Воды, — повторила она, и ее взгляд, прямой и ясный, несмотря на боль, встретился с его взглядом. — И подними сестру. Сажусь.

Она сделала следующее движение, чтобы приподняться, и мир на мгновение потемнел. Но она не позволила себе отключиться. Рука сама потянулась к детям — не для того, чтобы искать опору, а для того, чтобы дать ее.

И в этот миг, глядя на свою тонкую руку, на впавший живот под рваной рубахой, она окончательно поняла. Ее прежняя жизнь, тихая и достойная, закончилась. Ее похоронили в другом мире. Здесь, в этой вонючей, темной избе, на соломенном матрасе, пропитанном болью и страхом, родилась новая женщина. Не Арина-жертва, и не Анна-пенсионерка. А Защитница. Та, кому предстоит вытащить себя и этих детей из ада. И для этого у нее есть только одно оружие — несгибаемая воля и мудрость, купленная ценой долгой жизни.

Боль была не врагом. Боль была напоминанием. Напоминанием о том, что она жива. И пока она жива — она будет бороться.