Онлайн книга «Заповедник»
|
Тем не менее я успел снять ботинки. Я всегда снимаю ботинки заранее, чтобы потом не отвлекаться… Чтобы не говорить: «Одну минуточку, я только ботинки сниму…» Да и шнурки от волнения не развязываются… Наверное, тысячу шнурков я разорвал в порыве страсти… – Кроме того, я познакомилась с известным диссидентом Гурьевым. Ты, наверное, слышал, его упоминали западные радиостанции. Фрида нас познакомила. Мы были у него в гостях на Пушкинской. Советовались насчет отъезда. В доме полно икон… – Значит, еврей. – Вроде бы, да. Но фамилия русская – Гурьев. – Это-то и подозрительно. Гурьев… Гуревич… – Что ты имеешь против евреев? – Ничего. Тем более что этот – русский. Я его знаю с шестьдесят пятого года. – Значит, ты опять меня разыгрываешь? – Все потому, что я – шутник. – Гурьев такой умный. Сказал, что Россия переживает эпоху христианского возрождения. Что это – необратимый процесс. Что среди городского населения – шестьдесят процентов верующих. А в деревне – семьдесят пять. – Например, Михал Иваныч. – Я Михал Иваныча не знаю. Он производит хорошее впечатление. – Неплохое. Только святости в нем маловато… – Гурьев угощал нас растворимым кофе. Сказал: «Вы очень много кладете… Не жалко, просто вкус меняется…» А когда мы собрались идти, говорит: «Я вас провожу до автобуса. У нас тут пошаливают. Сплошное хулиганье…» А Фрида ему говорит: «Ничего страшного. Всего сорок процентов…» Гурьев обиделся и раздумал нас провожать… Что ты делаешь?! Хоть свет потуши! – Зачем? – Так принято. – Окно можно завесить пиджаком. А лампу я кепкой накрою. Получится ночник. – Тут не гигиенично. – Как будто ты из Андалузии приехала! – Не смотри. – Много я хорошего вижу? – У меня колготки рваные. – С глаз их долой!.. – Ну вот, – обиделась Таня, – я же приехала для серьезного разговора. – Да забудь ты, – говорю, – об этом хоть на полчаса… В сенях раздались шаги. Вернулся Миша. Бормоча, улегся на кровать. Я боялся, что он начнет материться. Мои опасения подтвердились. – Может, радио включить? – сказала Таня. – Радио нет. Есть электрическое точило… Миша долго не затихал. В его матерщине звучала философская нота. Например, я расслышал: «Эх, плывут муды да на глыбкой воды…» Наконец, все стихло. Мы снова были вместе. Таня вдруг расшумелась. Я говорю: – Ты ужасно кричишь. Как бы Мишу не разбудить. – Что же я могу поделать? – Думай о чем-нибудь постороннем. Я всегда думаю о разных неприятностях. О долгах, о болезнях, о том, что меня не печатают. – А я думаю о тебе. Ты – моя самая большая неприятность. – Хочешь деревенского сала? – Нет. Знаешь, чего я хочу? – Догадываюсь… Таня снова плакала. Говорила такое, что я все думал – не разбудить бы хозяина. То-то он удивится… А потом запахло гарью. Моя импортная кепка густо дымилась. Я выключил лампу, но было уже светло. Клеенка на столе блестела. – В девять тридцать, – сказала моя жена, – идет первый автобус. А следующий – в четыре. Я должна еще Машу забрать… – Я тебя бесплатно отправлю. В десять уезжает трехдневка «Северная Пальмира». – Думаешь, это удобно? – Вполне. У них громадный «Люкс-Икарус». Всегда найдется свободное место. – Может, надо водителя отблагодарить? – Это мое дело. У нас свои расчеты… Ладно, я пошел за молоком. – Штаны надень. – Это мысль… Надежда Федоровна уже хлопотала в огороде. Над картофельной ботвой возвышался ее широкий зад. Она спросила: – Это что же, барышня твоя? – Жена, – говорю. – Не похоже. Уж больно симпатичная. Женщина насмешливо оглядела меня: – Хорошо мужикам. Чем страшнее, тем у него жена красивше. – Что же во мне такого страшного? – На Сталина похож… Сталина в деревне не любили. Это я давно заметил. Видно, хорошо помнили коллективизацию и другие сталинские фокусы. Вот бы поучиться у безграмотных крестьян нашей творческой интеллигенции. Говорят, в ленинградском Дворце искусств аплодировали, когда Сталин появился на экране. Я-то всегда его ненавидел. Задолго до реформ Хрущева. Задолго до того, как научился читать. В этом – мамина политическая заслуга. Мать, армянка из Тбилиси, неизменно критиковала Сталина. Правда, в довольно своеобразной форме. Она убежденно твердила: «Грузин порядочным человеком быть не может!..» Я вернулся, стараясь не расплескать молоко. Таня встала, умылась, застелила постель. Михал Иваныч, кряхтя, чинил бензопилу. Ощущался запах дыма, травы и прогретого солнцем клевера. Я разлил молоко, нарезал хлеб, достал зеленый лук и крутые яйца. Таня разглядывала мою загубленную кепку. – Хочешь, поставлю кожаную заплату? – Зачем? Уже тепло. – Я тебе новую пришлю. – Пришли мне лучше цианистого калия. – Нет, серьезно, что тебе прислать? – Откуда я знаю, что в Америке нынче дают?.. Не будем говорить об этом… Около девяти мы подошли к турбазе. Водитель уже подогнал автобус к развилке. Туристы укладывали сумки и чемоданы в багажник. Некоторые заняли места возле окон. Я подошел к знакомому шоферу: – Есть свободные места? – Для тебя – найдутся. – Хочу жену отправить в Ленинград. – Сочувствую. Я бы свою на Камчатку отправил. Или на Луну заместо Терешковой… На водителе была красивая импортная рубашка. Вообще, шоферы экскурсионных автобусов сравнительно интеллигентны. Большинство из них могло бы с успехом заменить экскурсоводов. Только платили бы им значительно меньше… Вдруг я заметил, что Таня беседует с Марианной Петровной. Я почему-то всегда беспокоюсь, если две женщины остаются наедине. Тем более что одна из них – моя жена. – Ну все, – говорю шоферу, – условились. Высади ее на Обводном канале. – Там мелко, – засмеялся водитель… Я подумал – сесть бы мне тоже и уехать. А вещи привезет кто-нибудь из экскурсоводов. Вот только жить на что? И как?.. Мимо пробегала Галина. Быстро кивнула в сторону моей жены: |