Онлайн книга «Заповедник»
|
Мой новый знакомый возбужденно кричал: – Взгляни на это прогрессивное человечество! На эти тупые рожи! На эти тени забытых предков!.. Живу здесь, как луч света в темном царстве… Эх, поработила бы нас американская военщина! Может, зажили бы, как люди, типа чехов… Он хлопнул ладонью по столу: – Свободы желаю! Желаю абстракционизма с додекакофонией!.. Вот я тебе скажу… Он наклонился и хрипло зашептал: – Скажу как другу… У меня была идея – рвануть отсюдова, куда попало. Хоть в Южную Родезию. Лишь бы подальше от нашей деревни… Но как?! Граница на замке! С утра до ночи под охраной Карацупы… Моряком пойти в загранку – сельсовет не отпустит… На интуристке жениться? На какой-либо древнегреческой бляди? Где ее возьмешь?.. Один тут говорил – евреев выпускают. Я говорю супруге: «Верка, это же мыс доброй надежды…» А супруга у меня простая, из народа. Издевается. «Ты посмотри, – говорит, – на свою штрафную харю… Таких и в кино пускают неохотно. А он чего надумал – в Израиль!..» Но я с одним тут посоветовался. Рекомендует на еврейке временно жениться. Это уже проще. Интуристов мало, а еврейки все же попадаются. На турбазе есть одна. Зовут – Натэлла. Вроде бы еврейка, только поддает… Марков закурил, ломая спички. Я начал пьянеть. «Агдам» бродил по моим кровеносным сосудам. Крики сливались в мерный нарастающий гул. Собутыльник мой был не пьянее, чем раньше. А безумия в нем даже поубавилось. Мы раза два ходили за вином. Однажды какие-то люди заняли наши места. Но Марков поднял крик, и те ушли. Вслед им раздавалось: – Руки прочь от Вьетнама и Камбоджи! Граница на замке! Карацупа не дремлет! Исключение – для лиц еврейской национальности… Наш стол был засыпан конфетными обертками. Пепел мы стряхивали в грязное блюдце. Марков продолжал: – Раньше я думал в Турцию на байдарке податься. Даже атлас купил. Но ведь потопят, гады… Так что это – в прошлом. Как говорится, былое и думы… Теперь я больше на евреев рассчитываю… Как-то выпили мы с Натэллой у реки. Я говорю – давай с тобой жениться. Она говорит – ты дикий, страшный. В тебе, говорит, бушует чернозем… А в здешних краях, между прочим, о черноземе и не слыхали… Но я молчу. И даже поприжал ее немного. Она кричит – пусти! Тут видно… А я говорю – так жили наши предки славяне… Короче, не получилось… Может, надо было по-хорошему? Вы, мол, лицо еврейской национальности. Так посодействуйте русскому диссиденту насчет Израиля… Марков опять достал свой черный пакет. Мне так и не удалось потратить четыре рубля… Теперь мы говорили, перебивая друг друга. Я рассказывал о своих несчастьях. Как это ни позорно, рассуждал о литературе. Марков обращался в пространство: – Шапки долой, господа! Перед вами – гений!.. Вентиляторы гоняли по залу клубы табачного дыма. В пьяных голосах тонули звуки автомата «Меломан». Леспромхозовские деятели разожгли костер на фаянсовом блюде. Под столами бродили собаки… Все расплывалось у меня перед глазами. Из того, что говорил Марков, долетали лишь отдельные слова: – Вперед, на Запад!.. Танки идут ромбом!.. Дорогу осилит идущий!.. Затем ко мне приблизился нетрезвый тип с гармошкой. Меха ее интимно розовели. По шекам гармониста катились слезы. Он спросил: – Зачем у меня шесть рублей с аванса вычли?! Зачем по билютню не дали отгулять?!.. – Выпей, Тарасыч, – подвинул ему бутылку Марков, – выпей и не расстраивайся. Шесть рублей – не деньги… – Не деньги? – вдруг рассердился гармонист. – Люди пашут, а ему – не деньги! Да я вот этими трудовыми руками шесть лет отбухал ни за что… Девяносто вторая без применения технических средств… Марков в ответ задушевно пропел: – Не плачь, девчонка! Пройдут дожди… Через секунду их уже растаскивали двое леспромхозовских конюхов. Гармошка с чудовищным ревом обрушилась на пол. Я хотел встать и не мог. Затем из-под меня вылетела дюралевая табуретка. Падая, я оборвал тяжелую, коричневого цвета штору. Встать не удавалось. Хотя Маркова, кажется, били. " Я слышал его трагические вопли: – Отпустите, псы! Финита ля комедия!.. Не то чтобы меня выбросили из ресторана. Я выполз сам, окутанный драпировочной тканью. Затем ударился лбом о косяк, и все померкло… Очнулся я в незнакомом помещении. Было уже светло. Тикали ходики с подвязанным вместо гири зубилом. Укрыт я был все той же коричневой шторой. Рядом на полу обнаружился Марков. Видно, уступил мне свою постель. Болела голова. На лбу ощущалась глубокая ссадина. От кисловатого запаха деревенского жилища слегка мутило. Я застонал. Марков приподнялся. – Ты жив? – спросил он. – Да вроде бы. А ты? – Состояние – иду на грозу!.. Ты сколько весишь? – Не знаю. А что? – Еле тебя дотащил… Приоткрылась дверь, вошла женщина с глиняной миской. – Вера, – крикнул Марков, – дай опохмелиться! Я же знаю – у тебя есть. Так зачем это хождение по мукам? Дай сразу! Минуя промежуточную эпоху развитого социализма… – Попейте молока, – сказала Вера. Я с достоинством поздоровался. Марков вздохнул: – Угораздило же меня родиться в этой таежной глуши… Вера оказалась бледной, измученной женщиной с тяжелыми руками. Сварливой, как все без исключения жены алкоголиков. На лице ее запечатлелось выражение глубокой и окончательной скорби. Я чувствовал себя неловко еще и потому, что занял хозяйскую кровать. К тому же отсутствовали брюки. А куртка была на месте… – Извините, – говорю, – за беспокойство. – Ничего, – сказала Вера, – мы привыкшие… Это было типично деревенское жилье. На стенах пестрели репродукции из «Огонька». В углу притаился телевизор с мутной линзой. Стол был накрыт выцветшей голубоватой клеенкой. Над моим изголовьем висел портрет Юлиуса Фучика. Между стульями прогуливалась кошка. Двигалась она беззвучно, как в мультипликационном фильме… – А где мои брюки? – спрашиваю. – Вера тебя раздевала, – откликнулся Марков, – спроси у нее. – Я брюки сняла, – объяснила Вера, – а жакет – постеснялась… Осмыслить ее заявление у меня не хватило сил. – Логично, – высказался Марков. – Они в сенях, я принесу… – Ты лучше принеси опохмелиться!.. Марков слегка возвысил голос. Апломб и самоунижение постоянно в нем чередовались. Он говорил: – Надо же русскому диссиденту опохмелиться, как по-твоему?!.. Академик Сахаров тебя за это не похвалит… |