Онлайн книга «Покрывало для Аваддона»
|
— Нет, — мрачно качает головой Августа, — это будет его забота. * * * — Ну, не знаю… — крутит головой поэт Добролюбов, — что я там забыл… — Додик, ради меня. Что от тебя требуется? Сущие пустяки… Посидишь, попьёшь чаю… Мы торт купили. — Мне нельзя сладкого. У меня тенденция к ожирению. — Это диетический торт. Ей тоже нельзя. И вообще — ну что ты капризничаешь? Культурная женщина, приятно пообщаться. Посидишь, поговоришь и пойдёшь. — Женщина? Мумия это ожившая, а не женщина. Можно подумать, я её не знаю… — Ты и Лохвицкую знал. И весьма коротко. А результат? — Не надо про Лохвицкую. Больше не надо. — Ну вот, видишь. Тебе нужна перемена обстановки. Развеяться, пообщаться, расширить круг знакомств… Поэт Добролюбов упирается, но судьба в лице Ленки неумолимо подталкивает его к старому дому с балкончиками на углу Маразлиевской. Ещё один неумолимый рок, на этот раз в лице Августы, тащится сзади, перекрывая дорогу к отступлению. — У неё знаешь, какая библиотека? Великолепная библиотека, ещё её дед собирал… — Там что, берестяные грамоты? — Додик, постыдился бы… ей же не двести лет! — Это ты постыдилась бы! Сижу себе спокойно в «Зосе», кофе пью, прихожу в себя после нервного потрясения и вдруг — здрасьте пожалуйста! — ты меня хватаешь и тащишь к какой-то сомнительной особе! — Это она-то сомнительная особа?! Чистейшей души человек! Ну вот и пришли, слава тебе Господи. — Но я… — Додик, всего на минутку! Они поднимаются по пропахшей кошками парадной лестнице, мимо таблички «Трусить в парадной воспрещается». Цветные лоскутки солнца пляшут в витражном окне, и поэт Добролюбов на миг расцвечивается всеми красками утраченных радужных надежд. — Звони, — говорит Ленка Августе. — Сама звони. Ты всё это затеяла, ты и звони. — Господь с тобой, это не я. Это сама знаешь, кто. В любом случае, отступать уже поздно. Ленка решительно нажимает на кнопку одного из многочисленных звонков, выстроившихся в шеренгу вдоль дверного косяка. Рядом со звонком табличка — "Г. Мулярчик. Четыре раза". За дверью тихо, и поэт Добролюбов вздыхает с отчётливым облегчением и приступает к начальному этапу разворота корпусом. — Нет! — Ленка заступает ему дорогу. — Я что-то слышу, — замечает Августа. Генриетта широко распахивает дверь, её силуэт колеблется во мраке. — Проходите! — низким трепетным голосом говорит она, — проходите. Прошу… Они гуськом проходят в мрачноватую комнату с эркером, тускло освещённую свисающим почти до стола красным абажуром. Тяжёлый буфет орехового дерева угрожающе нависает над Ленкой, его дверца делает резкий выпад в их сторону и тут же вновь со скрипом захлопывается. На круглом столе выстроились на скатерти с бахромой четыре чашки с тёмными ободками застарелой заварки и ущербными краями и подозрительного вида печенье. В стаканчике из-под карандашей точно по центру стола дымится ароматическая палочка. — Вот, — говорит Ленка, — вот тортик, Генриетта Давыдовна. Коробку с тортом она держит перед собой, как щит. — Ах, какая прелесть, — говорит Генриетта, не сводя при этом глаз с Добролюбова. — Enshante, — галантно произносит Добролюбов. Августа издаёт какой-то неопределённый звук. — Присаживайтесь, — воркует Генриетта, — присаживайтесь, я сейчас… Она, игриво взмахнув подолом, уносится на кухню. — За чаем пошла, — почему-то объясняет Ленка. — Как можно пить из этих чашек, — стонет Августа. — Ты посмотри! Там же на дне культурный слой! — А тут очень мило, — снисходительно замечает Добролюбов. — Тут хороший обмен с космосом, — машинально поясняет Ленка. — Да, — кивает Добролюбов, — отличная энергетика… Давно уж я так… — Вот видишь, Додик, а ты упирался… А библиотека? Ты только погляди… В мрачных шкафах, чьи стеклянные дверцы задёрнуты изнутри зелёными занавесками, громоздятся корешки книг. Ленка дёргает на себя ближайшую дверцу. — Заперто… — бормочет она. Она делает ещё несколько попыток, и наконец один из шкафов со скрипом распахивается. — «История российского балета», — читает она вслух, — «Энциклопедия моды»; «Чётки» Ахматовой, между прочим, Додик, первоиздание… «…я надела узкую юбку, чтоб казаться ещё стройней»… «Как избавиться от целлюлита»… ну, правильно. «Раздельное питание», «Ева всегда молода», «Кама сутра»… — Ага, вот эту открой, — говорит Августа, заглядывая из-за Ленкиного плеча. — «При выборе невесты отвергай ту, которая сморкается, плачет или с громким хохотом выбегает за дверь», — Ленка недоумённо пожимает плечами, — это что-то не то. "И ещё ту, в имени которой есть буква «Эль». У тебя есть в имени буква «эль», Августа? — Дальше, дальше посмотри… Входит Генриетта, ухватив обеими руками мрачный пожилой чайник с горбатым семитским носом. — Чайку, — нежно говорит она. — Да, — кивает Добролюбов, — да, пожалуйста. Он рассеянно поправляет локон и не сводит глаз с Генриетты. — Варенья? — шепчет Генриетта. — Положить варенья? — О, да… — Я не могу кормить свой организм вот этим, — бормочет Августа, — он протестует. — Мы сейчас уходим… Додик! Додик машинально глотает варенье, не отводя взгляда от Генриетты, и её лицо заливает нежный оттенок флёрдоранжа. — Уходите, — Генриетта поворачивает голову к Ленке, кожа на шее у неё натягивается… Она делает резкий выпад корпусом, точно хочет столкнуть Ленку со стула. Ленка с грохотом выбирается из-за стола. — Генриетта Давыдовна, — говорит она, — так мы… Генриетта тоже вскакивает и медленно надвигается на Ленку, вытесняя её во тьму коридора. Августа следует за ними, поминутно оглядываясь. Поэт Добролюбов режет торт. — Всё… — Генриетта дрожащей рукой откидывает цепочку засова, — прошу! — Генриетта Давыдовна, — Ленка всем телом наваливается на дверь, не давая ей распахнуться, — вы же обещали… — Дорогая, — доносится из комнаты голос поэта Добролюбова, — ты скоро? |