Онлайн книга «Покрывало для Аваддона»
|
— Августа… — Ты совсем сошла с ума со своим тетраграмматоном! — При чем тут тетраграмматон? — Понятия не имею! Они молча смотрят друг на друга. * * * — Ты куда это меня притащила? — Августа почёсывает щиколотку, исколотую сухой травой. — Да ещё в такую рань… Это же дикое место. Тут одни маньяки! — Перестань, — говорит Ленка, — куда надо, туда и притащила. Маньяки водятся в культурных насаждениях. Ещё в опере… Они так и кишат в опере. Ты что, кино не смотришь? — Почему конкретно в опере? — Не знаю. Может, у них тяга к прекрасному… Музыку любят. — Музыку? — Августа вдруг настораживается. — А это что? Откуда-то долетает слаженное многоголосое пение. Посреди пустыря, заросшего бурьяном и пижмой, оно звучит как-то диковато. — Дети Солнца поют, — поясняет Ленка. — Они черпают энергию вселенной. Попирают почву, босые ноги, ну, знаешь… — Знаю. Не знаю только, причём тут я. Лично я жизненную энергию в основном из бутербродов черпаю. Завишу от грубой материи. Унизительно, но факт. Море начинает мягко серебриться, точно снизу к его поверхности сплываются молчаливые светящиеся рыбы. — Сейчас они встретят рассвет, омоются в эфире… — И что? — И мы совершенно случайно наткнёмся на Генриетту Мулярчик. — Ты всё ещё надеешься, что она за ручку приведёт тебя к этому своему Спинозе? — Посмотрим, — говорит Ленка, — возможно, если кое-кто именно этого и добивается. — Ты безумна. А я тебе потакаю. Почему? — Потому что порвалось покрывало реальности и ты это знаешь. Нечего головой мотать, наверняка знаешь. А наше предназначение — стянуть зияющие прорехи. Погоди, она уже омылась… Генриетта Мулярчик торжественно выступает навстречу по потрескавшейся асфальтовой дорожке — на ней легкомысленный сарафан в горошек, узловатые ступни втиснуты в лаковые босоножки, шляпка затеняет лицо, одухотворённое после приобщения к мировому эфиру. Ленку она в упор не видит. — Генриетта Давыдовна! — удивляется Ленка. — Вот так встреча! — Ах, это вы, Леночка, — очнулась Генриетта. Она прицельным взглядом окидывает элегантную блузку Августы, фыркает и вновь поворачивается к Ленке. — А вы, значит, тоже дышите? — Систематически, — говорит Ленка. — Практически постоянно. Августа молча кивает. — А вы как себя чувствуете, — заботливо спрашивает Ленка. — В каком смысле? — Генриетта подозрительно смотрит на неё. — В энергетическом, разумеется. Поступает? Энергия поступает? — В изобилии. В этой точке пространства хороший обмен с космосом. Особенно для посвящённых, для тех, у кого чакры открыты. Потенциал астрального тела повышается просто беспредельно. У меня, кажется, начали новые зубы расти… Вот видите? Она широко раскрывает рот и тычет подагрическим пальцем в какую-то трудно различимую точку. — Вижу, — говорит Ленка, заглядывая ей в рот. На лице у неё написан живейший интерес. Наконец Генриетта вынимает палец изо рта, потому что он мешает ей говорить. — Когда мы, затерянные во вселенной души, сливаемся в экстазе там, среди потоков эфира, ощущения просто непередаваемые, — поясняет она. — А какие позы вы практикуете? — вдруг любопытствует Августа. — Пардон? — Лотос? — торопливо подсказывает Ленка. — Позу крокодила? — А это… — Генриетта презрительно окидывает взглядом Августу. — И кто это спрашивает? Можно подумать, она вообще способна сесть на лотос — пусть и в её возрасте. — Она не может, — уверенно говорит Ленка, — пыталась, несколько раз пыталась, но не получилось. — Ты что… — Не отпирайся, я сама видела. Ноги не складываются. Члены потеряли гибкость. Это из-за сидячей жизни. Она пишет труд — результат многолетних изысканий, практически со стула не встаёт… из-за стола… — Она? — Генриетта демонстративно сомневается в способности Августы что-нибудь написать. — Лена, ты что… — Я ей говорю, Августа, хватит, у этого, как его, Эйлера, — даже глаз от такого напряжения вытек, — а она работает и работает. И каков результат? Практически нулевой… творческое бессилие… — Ты… — Всё, понимаете ли, упёрлось в труды Гершензона. Они ей позарез нужны. А на кафедре их нет. Сгорели… Последствия грандиозного пожара… Вся надежда на вашего Борю. Говорят, у него весь Гершензон… — Ну, — говорит Генриетта, — не знаю… Он никого не принимает… — Знаю-знаю. Он отошёл от дел. Но, может, в виде исключения? — Он доверяет мне одной. А как я вас рекомендую? — Самым наилучшим образом… Как достойных людей… — Нам надо узнать друг друга получше, — говорит Генриетта, — в другой обстановке. Я доверяю своей интуиции. В домашней обстановке, за чашкой чая и свежим тортом «Птичье молоко». И лучше, чтобы гости были разнополыми. Это располагает. Поэтому если бы вы, скажем, пришли с этим милым юношей… Говорят, он порвал с Лохвицкой… Это она поэта Добролюбова имеет в виду! озаряет Ленку. — Он, — говорит она, — а как же… всегда. — Приходите, — многозначительно кивает Генриетта, — поговорим… Если интуиция мне подскажет… я дам рекомендацию… Ленка прижимает руки к груди. — Спасибо вам! — выдыхает она. — Спасибо! Генриетта подзывает её согнутым указательным пальцем. — А что за труд пишет вот эта? — она кивает на Августу, которая отмахивается от крупного жизнерадостного комара. — «Частотное распределение букв „алеф“ и „зайн“ в первой версии хазарского словаря», — отвечает Ленка. — А вы случайно не знаете, где она брала эту блузку? * * * — Я что-то не поняла, — говорит Августа, отцепляя репейник от подола юбки. — Что ей нужно? — Поэт Добролюбов. — Зачем? — Странный вопрос! — Сколько ей и сколько ему? — Она омылась в эфире и теперь способна на многое. У неё новые зубы растут! — Честно? Ты видела? — Уж не знаю, что я там видела… Но раз ей нужен Добролюбов, мы приведём к ней Добролюбова. Пока не знаю, как, но приведём… Жизнь на это положу… А дальше — её забота. |