Онлайн книга «Философы с большой дороги»
|
много, тепло же, что согревает нас, исходит не от солнц, но от сгустка пламени, обтянутого кожей. Предавая бумаге то, о чем я не напишу От того, что ответ столь прост и лежит на поверхности, впору прийти в полнейшее, позорнейшее замешательство. Что-то подобное утверждали и отцы пустынники, однако их речи всегда наводили на нас скуку – кому интересно знать правду. Вот выверните ее наизнанку, скажите задом наперед, переведите на какой-нибудь сраный иностранный язык: юлбюл, юлбюл, юлбюл. Сокровище, которое не украдешь. О нет, обрести его нелегко. Иже и сохранить. Единый сущ Господь. Единый и многоликий. Там, на вершине пирамиды, я сжимал в руках совершенство – как оно есть. Я был достаточно молод, чтобы в груди у меня работал силовой генератор, но достаточно стар, чтобы не обманываться на сей счет. Мы спустились к Нилу – сидели и смотрели, как зигзагами бежит рябь по воде. Я был без ума от того, как Зоя стопит машину (я никогда не видел, чтобы кто-нибудь столь элегантно отставлял большой палец). Без ума от того, как она стоит в очереди за билетами в кино. Без ума от Зои, положившей на лицо косметику. Без ума от Зои без грима. Я могу продолжать до бесконечности. Единственное в ней, что не вызвало моего восторженного одобрения, – это признание, что она больше не хочет меня видеть, сделанное недели через две после нашего возвращения в Кембридж. – Из философов выходят хорошие любовники, но паршивые мужья, – сказала тогда она. Это было шуткой. – Ты слишком молод. И ты – из породы добряков, а не из породы тех, за кого выходят замуж. На этот раз она не шутила. Она была на два месяца меня старше. Моя специализация – наука о знании, о доведении мысли до остроты разящей стали, но спросите меня, как же вышло, что я сижу в каком-то кабаке в Драгиньяне, с пьяным в дым инвалидом, а она – в Корнуолле с двумя детьми, и с трудом вспоминает мой голос всякий раз, как я звоню ей, через год на третий, – и я отвечу: без понятия. Не то чтобы у нас вышла какая-то роковая ссора, или я совершил ошибку, или случилась размолвка. Зоя была седьмой дочерью седьмой дочери. Бедная семья из Салфорда. Полная противоположность мне, непрактичному, единственному ребенку. Она - упрямая. Собранная. Мои мольбы и призывы – глаза в глаза, письменно и по телефону – просто отправлялись в архив. Для нее все это было уже архаикой. Куда большей, чем история древности. Та поездка в Ист-Энд была моей последней попыткой штурма. Я – поистине невероятным образом – раздобыл ее новый адрес. Но когда я добрался до нужной улицы, во всем районе отключили электричество. Передо мной на многие мили вперед простиралась зона абсолютного затемнения. Я не мог прочесть названия улиц, не мог рассмотреть номера домов. С полчаса я блуждал во мраке, после чего направился в паб в освещенной части города. На следующее утро полиция, высадив дверь, тщетно пыталась достучаться до моего оцепеневшего сознания. Вот так-то. Да здравству... Короче: здравствуй, жизнь, раз так тебя и разэтак! Что же – я любил ее больше, чем можно любить? Или я просто чувствительный слизняк, пустое место, ноль без палочки? Когда патологоанатом вскроет мое сердце, что найдет он там – портрет Зои. Драгиньян 1.3 – Да, но где же Жослин? – в который раз задал вопрос Юпп. Она опаздывала уже на два часа, и это смущало тем больше, что, как правило, она появлялась, овеянная шелестом той минуты, на которую была назначена встреча. Я уже начал беспокоиться, не произошло ли с Жослин чего недоброго, а также беспокоиться (правда, в значительно меньшей степени), не пришла ли она к выводу, что ей и так хватает в жизни борьбы с хаосом, чтобы усугублять это еще и присутствием ходячего источника бардака по имени Эдди. Общаясь с женщинами, я обычно не могу отделаться от ощущения, что они принимают меня за кого-то другого – намного более интересного, стильного и веселого человека, – и вот сейчас у них раскроются глаза, они увидят, кто я есть на самом-то деле. Юпп, весь ужин пребывавший в состоянии какой-то покорной апатии, вдруг оживился, услышав, как за соседним столиком кто-то обронил, что после сегодняшнего полицейским впору пожертвовать свою зарплату в пользу какого-нибудь детского приюта. Юпп выставил всей компании выпивку за свой счет. Мы выкатились из ресторана в ночь: двое, вероятно, самых ужратых, самых эрудированных и самых везучих грабителей в этом секторе Галактики. Исход из ресторана: еврейское счастье Охотно соглашаюсь: пищеварению отнюдь не идет на пользу, когда вы мирно шествуете к стоянке, где оставили машину, а навстречу вам из темноты вдруг выскакивает комиссар полиции – особенно если именно вам этот комиссар обязан тем, что возглавил список тех полицейских всех времен и народов, на которых, заходясь от хохота, показывают пальцем на улице, если именно его карьеру вы втоптали в грязь, ославив беднягу на всю страну, и именно в его квартире не так давно вы учинили погром... Воистину – зрелище, которое мне менее всего хотелось бы видеть. Хуже может быть только (a) созерцание Фелерстоуна, на котором гроздьями висят жрицы любви всех мастей и оттенков кожи, пышущие к тому же юностью и здоровьем, и (b) вид неожиданно перекрывающей обзор слоновьей задницы, владелец которой твердо вознамерился присесть именно там, где я имел несчастье встать. И все же нечто во мне радостно воспрянуло: оказывается, усилия наших стражей правопорядка не совсем безнадежны... В сознании мелькнула мысль: а может, начисто отрицать, будто мы имеем |