Книга А я люблю женатого, страница 42 – Каринэ Фолиянц

– То, что надо, – воскликнул Шурик, – осталось только узнать – жена это или любовница.

– Какая разница? – спросила Катя.

– Любовница выгодней. Перед женой меньше выпендриваются.

– Ты думаешь?

– Я знаю! Нет смысла производить впечатление на то, что тебе уже принадлежит…

– Да, – убеждал сам себя Феликс, собирая кисти. – Франциско Гойя тоже был придворным живописцем. Ему приходилось рисовать разных женщин, в том числе и испанскую королеву в виде махи.

– Махи – это шлюхи? – поинтересовался мальчик.

– Мой прадед отрезал бы тебе язык вот этим кинжалом. Махи – это женщины из народа в национальном костюме.

– А королева-то, как? – спросила Катя. – Королева была красивая?

– Образина страшная. Немка по происхождению. Костюм испанской женщины шел ей, как корове седло. Другое дело – портреты любовницы художника герцогини Каэтаны Альбы! Это была настоящая гордая красавица.

– А меня напишешь когда-нибудь? – спросила Катя.

– Обязательно! – Глаза Феликса зажглись.

– Сначала у нас появится на обед мясо, а потом твой портрет, – вернул их на землю Шурик.

На веранде роскошной дачи Феликс рисовал портрет. Хозяин похаживал рядом попивая пиво. Блондинка застыла в жеманной позе.

– Невеста моя! – гордо пояснил Шурику новый русский. – На Багамы возил, на Канары возил, шуб одних накупил на пятьдесят штук баксов. Вот особняк приобрел, видишь, какой? Усадьба была старинная, в ней психушку на заре советской власти открыли, так я всю ее выкупил. Всех, можно сказать, придурков расселил. Зато особняк исторический. Ремонтирую. А как ремонт закончим, в Мексику летим, в свадебное путешествие.

– Был я в вашей Мексике, – махнул рукой Шурик. – Жара и кактусы. Кормили не вкусно.

– Ну ты, пацан, даешь! – захохотал хозяин, явно не поверивший Шурику.

– Брат твой? – спросил он у Феликса.

– Ученик, – буркнул Феликс. – Он Мексику только по телевизору видел.

Хозяин заржал:

– Ну чего, пацан, нравится моя невеста? У… красавица!

В тире они снова стреляли по мишеням. Феликс попадал, а Шурик – опять мимо.

– Обещал, что весь портрет выложит баксами в три слоя, если получится похожим, – усмехнулся художник.

– Ты уж старайся!

– Это ты старайся! Держи ровнее. Целься, ну!

– Джоконда Леонардо Да Винчи висела у французского короля в туалетной комнате. Он заплатил за нее не один килограмм золота.

– Пиши как Леонардо, тогда и твои картины какой-нибудь монарх повесит в сортире, – сказал Шурик.

– Я пишу, как могу. Смысл жизни в том, чтобы выразить себя, а не в килограммах золота.

Шурик вздохнул:

– Судьба Ван Гога тебе ближе. Чокнешься ведь.

– Модильяни тоже умер молодым.

– Живи долго! И сделай ты из этой дуры Джоконду! – попросил мальчик. – Жених – человек состоятельный, усадьбы ремонтирует, может, и нам чего перепадет с барского стола!

На террасе нового русского блондинку усадили точь-в-точь в такую же позу, как на портрете Леонардо.

– Она похожа на Мону Лизу, – нахваливал Шурик невесту нового русского.

– Это чё? – не понял хозяин. – Какая Лиза, бедная, что ли? Она у меня не бедная. – Он полез обниматься к невесте. – У моего зайчика есть состоятельный мышонок. Да, зайчик?

– Не шевелитесь, пожалуйста, – попросил Феликс.

– Мышонок любит Зайчика. Мышонок купит рамку за штуку баксов, чтоб как в музее, как в Дрезденской галерее. Мы там в прошлом году были – такие пирожные ели, что мама моя родная!

– К тому же в действительности Мона Лиза дель Джоконда в жизни была отравительницей, – заметил Шурик, – она отправила на тот свет несколько своих мужей.

– Ты чё, правда? – заржал новый русский.

Феликс кивнул.

– Поэтому она изображена в трауре по последнему на тот момент, четвертому из мужей.

– Ты это, руки по другому сложи, – сказал новый русский невесте, – а ты… это… руки ей перерисуй. Перерисуй, говорят!

Феликс, вздохнув, подчинился.

На переговорном пункте в разных кабинках разговаривали с Москвой Катя и Феликс.

– Милый, потерпи немного! Я через неделю деньги тебе привезу. Ты только не бросай меня, пожалуйста! Я люблю тебя, Глеб!

Феликс говорил с Власом.

– Ну если не идут, бог с ним… Я тут рисую одну Венеру. Муж ее богач местный. А картины у тебя пусть хоть недельку повисят, ладно? Я за ними приеду.

С готовым портретом шествовали Шурик и Феликс к воротам дачи нового русского.

– Меньше полутора штук даже не заикайся. Когда мужчина любит, способен на все, – учил Шурик.

– Ты откуда знаешь?

– Догадываюсь.

– Мой прадед ради любимой дыру в плотине одной рукой зажал. Плотину прорвало в том месте, где брат моей прабабки держал мельницу. Она закричала – спасай мельницу, водой снесет. Он полез в реку и рукой зажал дыру. Могучий был человек. Плотину спас от разрушения, брата своей любимой – от разорения. Руку не оторвало, но сильно искорежило.

– Она сказала спасибо?

– Неважно!

– Почему люди такие дураки!

– Люди не дураки, а это любовь.

– Знаешь, – решил Шурик, – проси две штуки. Он ее на Канары возил, любит сильно.

…На даче взорам Феликса и Шурика предстало жуткое зрелище. Хозяин теннисной ракеткой гонял по двору невесту. Белокурая красотка бегала в неглиже и визжала как поросенок. А он орал «убью». И наконец поймал ее за волосы.

«Резвятся», – подумал Шурик. Но хозяин начал нешуточно макать ее головой в бассейн.

– Утоплю, русалка хренова! Я тебе покажу, как с шофером путаться! У, отравительница, изменница!! Я все твои шубы собственными руками в клочья порву, в клочья! А, Ван Гоги! – завопил он, увидав Феликса и Шурика. – А ну, подите ближе! Бедную Лизу принесли мне на картинке? Будет вам Дрезденская галерея и рамка за штуку баксов!

Он схватил портрет, замахнулся…

Изуродованный, проткнутый портрет несостоявшейся жены нового русского стоял на подоконнике.

– Полторы штуки баксов… – вздохнул Шурик. – Я так понимаю, мы сегодня не обедаем?

Феликс не ответил. Он рисовал в саду Катю. Он глядел на нее чуть более пристально, чем обычно смотрит на модель художник, и в этом взгляде, конечно же, читалось пробуждающееся чувство.

– Ты правда на войне был? – спросила девушка.

– Да.