Онлайн книга «Пир»
|
– Avec plaisir! – воскликнула Румянцева. – Присоединяемся! – поднял бокал Румянцев. – Совершенно! – тряхнул брылами Мамут. Бокалы сошлись, зазвенели. – Нет, нет, нет… – затрясла головой Саблина. – Сережа… мне плохо… нет, нет, нет… – Ну, Сашенька, ну, голубушка наша… – надула губы Румянцева, но Саблин властно поднял руку: – Silence! Все стихли. Он поставил недопитый бокал на стол, внимательно посмотрел на жену. – Что – плохо? – Нет, нет, нет, нет… – быстро трясла она головой. – Что – нет? – Мне плохо, Сережа… – Что – плохо? – Плохо… плохо, плохо, плохо… Саблин резко и сильно ударил ее по щеке: – Что тебе плохо? Она закрыла лицо руками. – Что тебе плохо, гадина? Тишина повисла в столовой. Павлушка горбато замер с бутылкой в руке. Савелий стоял с обреченно-непонимающим лицом. – Посмотри на нас! Саблина окаменела. Саблин наклонился к ней и произнес, словно вырезая каждое слово толстым ножом: – Посмотри. На нас. Свинья. Она отняла руки от лица и обвела собравшихся как бы усохшими глазами. – Что ты видишь? – Лю… дей. – Еще что видишь? – На… стю. – И почему тебе плохо? Саблина молчала, вперясь в Настино колено. – Не стоит так откровенно не любить нас, Александра Владимировна, – тяжело проговорил Мамут. – Хотя бы учитесь скрывать свою ненависть, Сашенька, – нервно усмехнулась Румянцева. – Поздновато, – глядела исподлобья Арина. – В сорок-то лет. – Ненависть разрушительна для души, – хрустнул пальцами отец Андрей. – Ненавидящий страдает сильнее ненавидимых. – Как это все глупо… – грустно покачал головой Румянцев. – Зло не глупо. Зло – пошло, – вздохнул Лев Ильич. Саблина вздрогнула: – Да нет… господа… я не… – Что – нет? – сурово смотрел Саблин. – Я… – Савелий! Отдай ей нож и двузубец! Повар осторожно приблизился к Саблиной, протянул приборы ручками вперед. – Пожалуйте. Саблина взяла и посмотрела на них, словно видела впервые. – Ты будешь обслуживать нас, – опустился на свое место Саблин. – Будешь вырезать куски на заказ. Ступай, Савелий. Повар вышел. – Давайте есть, господа, пока Настя не остыла! – Саблин заложил себе угол салфетки за ворот. – На правах отца новоиспеченной я заказываю первый кусок: левую грудь! Павлушка! Неси бордо! Саблина встала, подошла к блюду, воткнула вилку в левую грудь Насти и стала отрезать. Все прислушались. Под коричневой хрустящей корочкой сверкнуло серовато-белое мясо с желтоватой полоской жира, потек сок. Саблина положила грудь на тарелку, подала мужу. – Прошу, господа! Не теряйте времени! Первой опомнилась Румянцева. – Сашенька, срежьте мне эдак вот вскользь с ребер, самую капельку! – А мне окорок! – хлебнул вина Мамут. – Плечо и предплечье, Александра Владимировна. – Румянцев потер пальцами, словно считая невидимые деньги. – Только, знаете, без руки, вот… самое предплечье, самое вот это… – Руку можно мне, – скромно кашлянул Лев Ильич. – А я попрошу голову! – бодро оперся кулаками о стол отец Андрей. – Дабы противостоять testimonium paupertatis. Арина подождала, пока Саблина исполнит все просьбы. – Александра Владимировна, а можно мне… И смолкла, глянув на отца. – Что? – наклонился Мамут к дочери. Арина прошептала ему на ухо. – Только скажи как взрослая, а не так, – посоветовал он. – А как? Отец шепнул ей на ухо. – Что тебе, Аринушка? – тихо спросила Саблина. – Мне… восхолмие Венеры. – Браво, Арина! – воскликнул Саблин, и гости зааплодировали. Саблина примерилась, заглядывая сверху и снизу: промежность была скрыта между ног. – Не так оно и просто добраться до тайного уголка! – подмигнул Румянцев, и взрыв смеха заполнил столовую. – Погоди, Саша… – Саблин встал, решительно взялся за Настины колени, потянул, раздвигая. Тазовые суставы захрустели, но ноги не поддались. – Однако! – Саблин взялся сильнее. Шея его вмиг побагровела, ежик на голове задрожал. – Повремени, брат Сергей Аркадьич, – встал батюшка. – Тебе сегодня грех надрываться. – Я что… не казак? Есть еще… и-и-и!.. порох в пороховницах… и-и-и! – кряхтел Саблин. Отец Андрей взялся за одно колено, Саблин за другое. Потянули, кряхтя, скаля красивые зубы. Сочно треснули суставы, жареные ноги разошлись и развалились, брызгая соком рвущегося мяса. Скрытый ляжками от жара печи, лобок светился нежнейшей белизной и казался фарфоровым. Два темных паховых провала с вывернутыми костями и дымящимся мясом оттеняли его. Поток коричневого сока хлынул на блюдо. – Сашенька, s'il vous plait, – вытирал руки салфеткой Саблин. Холодный нож вошел в лобок, как в белое масло: дрожь склеившихся волосков, покорность полупрозрачной кожи, невинная улыбка слегка раздвинутых половых губ, исходящих нечастыми каплями: – Прошу, ангел мой. Лобок лежал на тарелке перед Ариной. Все смотрели на него. – Жалко такую красоту есть, – нарушил тишину Мамут. – Как… ангел восковой, – прошептала Арина. – Господа, дорога каждая минута! – поднял бокал с бордо Саблин. – Не дадим остыть! Ваше здоровье! Зазвенел хрусталь. Быстро выпили. Ножи и вилки вонзились в мясо. – М-м-м… м-м-м… м-м-м… – Жующий Румянцев затряс головой, как от зубной боли. – Это что-то… м-м-м… это что-то… – Magnifique! – рвала зубами мясо Румянцева. – Хорошо, – жевал Настину щеку отец Андрей. – Повар у тебя, брат… того… – хрустел корочкой Лев Ильич. – Прекрасно пропеклось. – Мамут внимательно осмотрел насаженный на вилку кусок и отправил в рот. – Четверть часа… м-м-м… на углях и три часа в печи… – бодро жевал Саблин. – Очень правильно, – кивал Мамут. – Нет… это что-то… это что-то… – жмурился Румянцев. |