Онлайн книга «Прозрачные леса под Люксембургом»
|
Леха покосился на него. – Так можно бросить машину… – Такую машину нельзя бросить, – спокойно возразил Семенов. – Ну, тогда мы без вас… Выпили, звонко и строенно чокнувшись. – Что, Женька, совсем ничего? – спросил Леха. – Ничего, Комарик, ничегошеньки. Да, по-моему, все наши в таком положении. – Да-а… А, помнишь, какие были надежды? Бегали с какими-то фиговыми пьесами, обивали пороги редакций. Казалось, вот-вот… – Не помню, – отрезала Женька. – А вы, Тома, у кого работаете? – Леша преувеличил. Я занимаюсь в драмкружке при заводе Ильича. – Да-а, – озадаченно протянула Женька, но улыбнулась на всякий случай как шутке. – А поедем к нам. У нас роскошная квартира в центре, роскошный стол… Мить, ты как? – Конечно. – Леш? Тома? – Наверное, надо что-то прикупить? – спросил Леха. – Не надо… Квартира оказалась действительно роскошной – двухкомнатная «сталинка» с эркером и окнами на Садовое кольцо, – видимо, Семенов на своих топливно-энергетических просторах был не последним человеком. Поражала хронологическая последовательность и симметричность, с какой были расставлены мебель в квартире, книги и безделушки на полках, – ничто не говорило о присутствии в доме художника. И нигде не было письменного стола. Совсем не было. Сидели в гостиной под несозвучным общему интерьеру, будто вырванным из другой жизни старинным абажуром. – Мы, ребята, существуем в разных социальных измерениях, – говорил Леха, поддевая ломтик севрюги. – Вы ешьте, не обращайте внимания, – не смутился Семенов. – Митя работает на перспективном направлении, – вымученно пояснила Женька, – в последнее время мы можем себе позволить… – Понимаю, – Леха переключился на икру. – Что-нибудь связанное с распределением ресурсов… – В этом роде, – согласился Семенов. Удивительные были у него глаза – пресно-голубые, как вода. Такие глаза не отражают окружающий мир и самопроизвольно закрываются навстречу чужому горю. – А гитара в доме есть? – спросила Тома. Семенов поднялся. – Секундочку. Он ушел в соседнюю комнату и вернулся с гитарой в красивом кожаном чехле. Передав Томе гитару, подбросил на ладони револьвер и протянул Лехе. – Раритет. От деда остался. Еще бельгийский, одинарного действия. – Боевой? – спросил Леха, поглаживая револьвер. – Да. – А как же разрешение? – спросила Тома, чтобы поддержать мужской разговор. – Разрешение, – усмехнулся Семенов. – Он наградной. Передается по наследству… Наши купили лицензию у братьев Наганов в 1895 году и сначала попросили не переделывать механизм, поэтому надо было каждый раз взводить курок. – Зачем? – удивился Леха. – Для экономии патронов и кучности стрельбы. И барабан разряжался вручную… – Упаси господи, – сказал Леха. – У меня, по счастью, в танке «стечкин» был. Я в танковых войсках служил… – Начинается! – не выдержала Женя. – Скучно, мальчики! – Это сейчас «стечкин», – не обращая внимания, продолжал Семенов, – а в Отечественную танкистов вооружали именно наганом, чтобы его можно было в прорезь просунуть и гильзы не летели… Тома расстегнула чехол, аккуратно достала гитару и, перебирая струны, еле уловимым движением подтягивала колки. – А дед ваш с войны вернулся? – спросила она. – Дед в войсках НКВД служил, отец – во внутренних, – спокойно ответил Семенов, взял у Лехи наган, крутанул барабан и нажал контрольный спуск. – Там где-то, на Севере… Тома внимательно посмотрела на Семенова и неожиданно запела, резко перейдя из настройки в аккорд. Запела грустную песенку про Север, с которым, как ей казалось, порвала навсегда. Проклятый Север не дает Спокойно спать, привычно мыслить — Проклятый Север вновь зовет Пожаром облетевших листьев. А за окном – все те же крыши. На крышах – те же облака. И у соседа слева – грыжа. Внизу – цыпленок табака. А облака, а облака Над городами пролетают. Куда – пока еще не знают. Дожди их ватные бока Слезой на землю проливают. С утра кочуем в поездах, Вам на Таганке пересадка. А в море Лаптевых касатка Кричит на разных языках. Привычно тащат электрички Обеды, пудреницы, спички. Увозят в общем направленьи Несхожие мировоззренья. А облака, а облака Опять куда-то улетают. Куда – пока еще не знают. Ветра их ватные бока Безжалостно разъединяют. А мы друг друга по плечу, А мы друг другу о вчерашнем. И к участковому врачу Стоим, как в скорбном списке павших. Но суета сует, час пик, Тоска, удушье, недомолвки. А где-то Мутный Материк Прекрасен в утренней помолвке. А облака, а облака Бесповоротно улетают. Куда – по-прежнему не знают. Года их ветхие бока Перебирают. Тают. Тают… Тома допела, положила гитару на колени. – Я не совсем понял, – сказал Семенов, – вот это, про скорбный список павших, кажется… По-моему, как-то, м-м… Хотя пока до наших врачей достоишься – еще десятком болезней заболеешь. Факт. – Он приглашающе засмеялся, но увидев, что его никто не поддержал, закончил скомканно: – У нас, в ведомственной поликлинике, в этом смысле, конечно… Леха увидел, как заливается краской Женькино лицо. – Это так, – поспешил сказать он, – для рифмы. Эти самодеятельные поэты понапишут черт-те чего, а мы – ломай голову. Ты нам, Томка, больше таких песен не пой. Грустно улыбнулась Тома. Леха срочно «залатывал» паузу. – Анекдот вчера рассказали… Жена возвращается домой и застает своего немолодого, обрюзгшего, плешивого мужа в постели с очаровательной юной любовницей. Она останавливается посреди комнаты и спрашивает у любовницы: «Ну ладно, я – жена. Но тебе-то зачем это нужно?..» Леха коротко хохотнул. Дробно посмеялся Семенов. Женька встала и вышла на кухню. – Это глупо, Комарик. – Ну, глупо. – Тогда зачем? |