Онлайн книга «Прозрачные леса под Люксембургом»
|
– Большой литературный бомонд закончен, – сказал он, сел на пол и захохотал. Вызволили Леху дежурные слесари. Когда они открыли двери лифта, Леха спал, сидя на полу и положив голову на руки. – Эй, – позвали его, – приехали. Леха открыл глаза. – Как сладко спалось. Впервые за все время. Он поднялся, вышел из лифта, оглядел сумрачные, недовольные лица слесарей. – А не карябнуть ли нам по этому поводу? – и, приоткрыв сумку, показал горлышко бутылки. – Медицинский, между прочим… – А где? – оживились слесари. Леха огляделся – кругом был мрамор редакции. – Здесь, – он кивнул на лифт. – Логично, – согласился один, выуживая из кармана спецовки табличку «Лифт не работает». – А стакан? – спросил Леха. – Найдется, – отозвался второй. Он достал пластмассовый походный стаканчик и половинку луковицы. – Мы как раз приняли, пока с тобой канителились. Повесив на лифт табличку, они зашли внутрь и закрыли двери. Сковырнув пробку, первый слесарь нацедил в стаканчик и протянул Лехе. – С освобождением. На дне оставалось немного. Сидели на полу, курили, по возможности вытянув ноги. Первый слесарь нажал на кнопку, и лифт поднялся еще на этаж. – Шестой, – сказал он. – Последний. Леха разлил остатки. – За шестой этаж, – произнес он. – Здание невысокое, жаль, – недовольно протянул второй слесарь. – Жаль, – согласились с ним остальные. Допили остатки. Леха отставил бутылку в сторону, но второй слесарь прибрал ее, положив в бездонный карман спецовки. – Двадцать копеек, – заявил он, – не баран чихнул. – Сколько вы тут получаете? – спросил Леха. – А! – первый слесарь махнул рукой. – Слезы. – Поехали со мной на Север, – предложил Леха, – что вы здесь киснете. Зарплата – по штуке чистыми. Баня, бильярд, столовая – ешь не хочу… – На Севере лифтов нет, – сказал первый. – А в шахте? – В шахте есть, – не стал спорить первый. – Я не поеду, – отказался второй. – Почему? – У меня попугай. – Поедешь с попугаем. – Он замерзнет. – Замерзнет? – спросил первый Леху. Леха кивнул утвердительно. – Ну, отдай кому-нибудь… – Не-е… Он у меня один. И я у него один. – Тогда споем, – предложил первый. – Я начну – вы подпевайте. Я когда-то пел в хоре мальчиков… – Мальчик! – заржал второй. – «Выхожу один я на дорогу, – затянул первый – голос у него и в самом деле был, – сквозь туман кремнистый путь лежит…» – Блестит… – Ну, блестит… «Ночь тиха…» – «Пустыня внемлет богу…» – подхватил второй. – «И звезда с звездою говорит…» – присоединился Леха. Пели пьяно, навзрыд – все трое. Леха валялся на кровати в куртке, кепке, брюках, одном ботинке. Тома, укутавшись в платок, ходила по комнате, не решаясь разбудить его. – Леш, Алеша… – наконец, позвала она. – У-у, – промычал Леха. – Проснись, милый, а… – Отвяжись, Том… – Звонил Митя… – Какой еще Митя? – Женин муж. Ты оставлял телефон. – Ну? – Женя отравилась. Леха приподнялся, сел на кровати, стянул с головы кепку, запустил в угол. – Ты что, Том? Она смотрела на него печально. – Она жива, слава Богу. Не надо бы тебе пить, Леш… – Ну что ты, Жень?.. В больничном халате не по размеру, сдавшая, неприбранная, с темными провалами под глазами Женька была похожа на подстреленного галчонка. – Что, Леш? Устроила спектакль? Знала, что все обойдется? Знала… Участия захотелось, нежности… Я теперь свободна. Перейду на бублики, заберу сына. – Я вам буду стипендию высылать. – Милый ты мой Комарик… Когда ты рядом – мне спокойно. В тебе есть надежность… Я некрасивая? – Красивая, – он поцеловал ее волосы. – Хочешь, я тебе с Севера мужика привезу дремучего, непорочного? – Нет, – сказала Женька серьезно, – я теперь работать буду. Сяду за стол и буду работать, работать… Я же способная? – Ты умница. – Умница… Она шла по больничному вестибюлю к дверям, замазанным пожелтевшей краской. Обернулась – худая, угловатая. – Я красивая, я умница, у меня все впереди, правда? – Правда, – Леха неуверенно пожал плечами. – У нас все впереди, да? – Да. – Сейчас меня поглотят эти двери, и теперь мы встретимся, когда что-нибудь будет позади. Ведь будет же? – Будет, – как завороженный ответил Леха. – Прощай, Комарик. – Прощай, Женька. Вновь пробивались в вечернем небе габаритные огни самолета. Под крылом темнело и волновалось ночное море. Леха смотрел в иллюминатор. …Жизнь действительно дается один раз. Какие уж тут шутки. Говорят, после смерти мы повисаем каплями в бесконечных глубинах мироздания и тяготимся своими грехами. Высшая субстанция природы, человек – обречен на вечные муки и одиночество. Смерть не приносит нам ни покоя, ни отдохновения. Жизнь – тем более. Самое страшное, что рядом с тобой висят миллионы таких же капель, и ты не знаешь, кто они. Может, рядом твоя мать, единственная женщина… Мама, мама… Помнишь, как я читал тебе, помнишь?.. «Но вот приходит день и час, когда твоя мать надевает очки. Это очень трудно, потому что отныне тебе все придется решать самому. Еще вчера она раскатывала тесто на кухне, ты вошел и залюбовался ее нежными и сильными руками, ее прямой спиной, собранными в пучок волосами, в которых до сих пор не замечал седины. Но вот она надевает очки, обыкновенные, как у всех, и читает на веранде под бронзовым абажуром, перевязанная крест-накрест теплым платком. Все так и было не раз, но сегодня тебя охватывает особое волнение, хочется плакать, ты часто куришь, выходишь, неслышно прикрывая дверь, возвращаешься и смотришь на мать – сзади, сбоку, украдкой, будто невзначай. За окнами темно, идет дождь, слышно, как ветер перебирает листья в саду и падают на землю тяжелые яблоки. |