Онлайн книга «Прозрачные леса под Люксембургом»
|
– Почему вы не носите белье в прачечную? – Я им не доверяю. – А мне? – Вам всецело. На кухне робко и застенчиво готовила Тома. Она подходила к плите, снимала крышку с кастрюли, осторожно помешивала ложкой, пробовала на вкус. – Извините, у вас не найдется черного перца? – обращалась она к одной из соседок. И та, отдавая перец и презирая Тому за непрактичность, елейно отвечала: – Пожалуйста, пожалуйста. И гадко-многозначительно переглядывалась с другой соседкой. На кухне появился пьяный сосед-молдаванин. Пьян он был всегда, даже в часы непродолжительного отрезвления в нем непостижимым образом сохранялись остаточные явления алкоголя. – Развеселые цыгане по Молдавии гуляли… – фальцетом пропел он и ущипнул соседку, ту, что помоложе. – Дегенерат! Питекантроп! – завизжала соседка. – Мишель, – представился он Томе. – Как сами? – Нормально, – удивилась Тома. – Да-а… – протянул Мишель, сел на табурет посреди кухни и задымил. – Может, вы не будете курить на кухне? – брезгливо заметила вторая соседка. – Угу! – отозвался Мишель. – Все брошу и не буду. Кухня тяжело вздохнула. Шипели кастрюли. И где-то вдалеке, в мутном окне кухни были едва различимы купола Кремля. Золотые, величественные и недоступные. Соседка в ванной спросила: – Вы, кажется, закончили литературный институт? – Кажется, – ответил Леха. – Отчего же вы не сидите и не пишете? Мотаетесь по Северу, ищете какое-то золото, пропадаете месяцами. – Так получилось. – Не морочьте мне голову – я пожилой человек. Затянули деньги, привычка к хорошей жизни. – Хорошая жизнь – не так уж мало. – Так вы можете иметь эту жизнь, занимаясь своим прямым делом. – То есть? – Публиковаться, ставиться, что там еще… – Вы уверены, что это кого-то заинтересует? – Разумеется, если это талантливо. – А кто определяет меру таланта? Соседка посмотрела на него жалостливо, как на недоумка. – Компетентные организации. Она ушла, считая свою нравственную миссию законченной. Леха закрыл глаза… …Туман лежал на реке, острове, тайге, деревне. Покачивался бакен, скрипели уключины. Старик-бакенщик, положив на колени худые, пахнущие рыбой руки, дымил самокруткой, и дым тяжелого табака растворялся в тумане. Пахло прелой травой и хлебом. Потерянно мычали в тумане коровы, разматывалась колодезная цепь, где-то стучал топор. И сквозь грязное, размытое дождем стекло виднелись законопаченные мхом бревна, старые фотографии на почерневших стенах, выскобленный стеклом стол в паутине изломанных трещин, тяжелая бронзовая лампа на столе, бумага, чернильница, перо… Двери в редакцию, тяжелые, с фигурными бронзовыми ручками, поддались на удивление легко. – К кому? – спросили на вахте. – К Андрианову, – легко соврал Леха. Он долго плутал по лабиринтам редакции, пока не нашел нужный отдел. Мужчина в черной рубашке взглянул на него вопросительно. – Я хотел бы показать два рассказа, – сказал Леха. – Вы член Союза писателей? – спросил мужчина. – Нет. – Тогда вам на шестой этаж к Вере Николаевне. Леха поднялся на шестой этаж – последний в редакции. Там располагались архивы, фотолаборатории и другие технические отделы. Ничто не говорило о присутствии здесь редакторских служб. В угловой комнате, заставленной стеллажами, несколько женщин пили чай. Здесь Леха и спросил Веру Николаевну. – Подождите, – с набитым ртом ответила одна из редактрис, толкая дверь. Дверь поехала, пронзительно заскрипев, и хлопнула перед носом. Леха присел у журнального столика с пепельницей, закурил в ожидании. Наконец отворилась дверь и вышла немолодая литературная дама в спортивном трико, заправленном в резиновые боты. Бросила на столик пачку «Астры» и, сев на свободный стул, произнесла привычно и скучно: – Я Вера Николаевна. Что у вас? – Я хотел бы показать два рассказа, – повторил Леха. – Меня переадресовали из отдела литературы. Вера Николаевна стряхнула с ладоней липкие крошки пирожного, взяла рассказы. – До этого печатались? – Немного, – опять соврал Леха. Она закурила, поднесла к глазам висевшие на цепочке очки. Задерживаясь на каждой странице по несколько секунд, она через две-три минуты положила на стол первый рассказ и через тот же интервал – второй. – Ну, первый – это вообще какие-то литературные сентенции, во втором, в принципе, неплохое вступление и концовка хорошая, но в середине – явный провал… – То есть, как я понимаю, – перебил Леха, – печатать вы это не будете? Вера Николаевна снисходительно улыбнулась, подавляя страдальческую гримасу. – Вы член Союза писателей? – Нет. – Наша газета печатает только членов Союза. – Зачем же вы взялись читать? – Я полагала, что вы нуждаетесь в теоретическом разборе. – Теоретическому разбору я шесть лет подвергался в институте. А потом, как вы собирались все это разбирать, если даже не дали себе труда вчитаться… – Вы что, молодой человек, оскорблять меня пришли? – Нет, – голос Лехи зазвенел, – это вы позволяете себе хлопнуть дверью, выйти перед автором в трико и галошах, но это дело привычное. Кто я для вас? Смешно и время тратить. С Веры Николаевны постепенно слетал литературный лоск. – Я вас не звала, – взвизгнула она, окончательно теряя в себе редактрису. На этот визг распахнулась дверь, и несколько любопытных сотрудниц выглянули в коридор. – Я к вам тоже не на крыльях летел, – устало сказал Леха. – Вершители судеб! Представляю, сколько надежд разбилось о ваши желудки, набитые пирожными… – Да он просто хам! – взвилась одна из сотрудниц. Он спускался этажом ниже, к лифту, а вслед ему, стараясь перекричать друг друга, голосили редакторши: – Писатель! – Кто его вообще пустил?! Леха вошел в лифт и, когда закрылись двери, развернулся, коротко и сильно ударил в переборку дверей. Пластиковая стенка треснула, лифт дернулся и остановился. |