Книга Дневники няни, страница 59 – Эмма Маклохлин, Николь Краус

— У них была связь.

— ЧТО?!!!

Я едва не роняю простыню.

— Пожалуйста, сядь и поешь немного, — требует он, показывая вилкой на стул.

Я сажусь и залпом выпиваю вино.

— Заметано, но тебе придется начать сначала и ничего не упустить.

— О'кей, если верить моей матушке, Шарлотта N. была страстной коллекционеркой предметов искусства. И все покупала у Гагосяна, где работала нынешняя миссис N. Как-то раз Шарлотта попросила миссис N. приехать к ней домой, оценить очередное приобретение… и они спелись.

— С миссис N.?! Невозможно представить миссис N., спевшуюся с кем-то. Точка.

— Да, иногда он приводил ее сюда, когда жена бывала в отъезде. Швейцары начали сплетничать, и скоро об этом узнал весь дом.

Он задумчиво смотрит в бокал, прежде чем сделать глоток.

— Не могу. Просто не в силах, не в силах, не в силах этому поверить.

— Ну… это чистая правда. Я видел сам, собственными двенадцатилетними глазами. Знойная женщина.

— Заткнись! — захлебываюсь я.

— Говорю же: красная помада, узкие платья, каблуки, все при ней. Зно-о-о-йная особа.

— И чем все кончилось?

Легенды 721-го дома гласят, что Шарлотта нашла не принадлежащий ей чулок, схватила его, вылетела в вестибюль и накинулась на Джеймса, вынуждая его сказать, кто был в тот день в квартире. Несколько недель спустя она выехала, а твоя миссис N., наоборот, въехала. Я отставляю бокал.

— Как же ты мог не рассказать мне об этом?

Почему-то в простыне сразу становится холодно, особенно когда высокий накал эмоций на девятом этаже водоворотом захватывает меня.

— Ну… ты так воспринимаешь подобные вещи.. — мямлит он, откладывая вилку.

Я резко отталкиваюсь от стола и иду к сушилке.

— Значит, чего я не знаю, то меня и не трогает?..

Вытаскиваю влажную одежду и раскладываю ее на стуле.

— Какая долбаная мальчишеская логика! Прости, кажется, я утомила тебя рассказами о своем жалком занятии?

— Послушай, Нэн, я сказал, что мне очень жаль. Он тоже встает.

— Не сказал. Не сказал, что тебе жаль.

Теплые слезы наполняют глаза, и я пытаюсь неуклюже натянуть непросохший свитер, не сбросив при этом простыню.

Он обходит стол и осторожно берет у меня свитер.

— Нэн, мне очень жаль. Урок усвоен: ничего не скрывай от Нэн.

Он обнимает меня за талию.

— Просто ты единственный человек в моем углу ринга, и я узнаю, что ты от меня что-то скрываешь…

— Эй, да брось ты, — бормочет он, притягивая меня к себе. — Я главный человек в твоем углу ринга.

Я утыкаюсь лицом в его ключицу.

— Прости, но мне так паршиво. Ты прав, я слишком поглощена этой работой. И мне действительно все равно, первый у него брак или нет. И не желаю тратить сегодняшний вечер на разговоры о них.

Он целует меня в макушку.

— В таком случае как насчет музыки?

Я энергично киваю, и он идет к музыкальному центру.

— Как я полагаю, Донна Саммерс сегодня не котируется?

Я смеюсь, заставляя себя вернуться на одиннадцатый этаж. Подкрадываюсь сзади и заворачиваю в простыню нас обоих.

Я допиваю уже третью чашку кофе, стараясь не заснуть, пока готовится ужин Грейера. Несмотря на греющие душу воспоминания, двух часов сна оказалось явно недостаточно.

Я засучиваю рукава выцветшей серо-лиловой фуфайки, пожертвованной Г.С. сегодня утром, дабы никто не подумал, что я два дня подряд прихожу на работу в одной и той же одежде. Лично мне кажется, что люди не обратили бы внимания, даже заявись я в этот дом, напялив клоунский нос и сверкая фальшивыми драгоценностями.

Не успеваю я положить сваренную на пару капусту на тарелку Грейера, как он соскальзывает с детского стульчика животом вниз и куда-то направляется.

— Ты это куда, малыш? — интересуюсь я, сунув в рот паровую морковь.

Он добирается до холодильника и наставительно объявляет:

— Я же просил не называть меня так! Никаких «малышей»! Открой холодильник.

Поза его при этом самая что ни на есть вызывающая. Поверх воротничка пижамы болтается галстук.

— Пожалуйста, — напоминаю я.

— Пожалуйста, открой! Я хочу сока!

Сейчас особенно заметно, насколько утомили его ежедневные занятия. Похоже, начинает сказываться усталость. Я открываю холодильник и тянусь к молоку.

— Ты же знаешь, за обедом сок нельзя. Соевое молоко или вода, решай.

— Соевое молоко, — кивает он.

— Сейчас достану. А ты пока садись на стульчик. Беру пачку соевого молока и возвращаюсь к столу.

— Нет! Я сам! Я сам. Не ходи за мной. Я сам…

Он так капризничает, когда приближается время моего ухода, что последние часы превращаются в пытку.

— Эй, не сердись. Пойдем нальем вместе, — жизнерадостно предлагаю я.

Он становится рядом со мной, так что голова оказывается на одном уровне с чашкой. Миссис N. терпеть не может, когда я позволяю ему самому наливать молоко. Не то чтобы мне самой это очень нравится: мало того что процедура длится целую вечность, так потом чаще всего приходится ползать на четвереньках с губкой. Но, учитывая его дурное настроение, лучше всего уступить, чем успокаивать потом бьющегося в истерике ребенка, тем более что мне еще нужно успеть на восьмичасовую лекцию.

— Ловко сделано, ма… Гровер. А теперь взбирайся на свой стульчик и принимайся за ужин.

Он садится и нехотя тычет вилкой в водянистые овощи. Я смотрю на часы и решаю, что мытье посуды — наиболее продуктивный способ провести последние несколько минут в этом доме, поскольку Грейер, кажется, не расположен болтать.

Я кладу последнюю кастрюльку в сушилку и поворачиваюсь к Грейеру как раз в тот момент, когда он преспокойно поднимает чашку и выливает молоко на пол.

— Грейер! — кричу я, хватая губку. — Грейер, почему ты так сделал?

Он смущенно опускает голову и кусает губы, очевидно, сам несколько шокированный своей выходкой. Я присаживаюсь на корточки рядом со стульчиком.

— Грейер, я задала тебе вопрос. Почему ты вылил молоко на пол?

— Оно мне не нужно. Пусть эта тупица Мария убирает!

Он откидывает голову и смотрит в потолок.

— И больше не разговаривай со мной.

Соевое молоко капает на мои руки, туда, где задрались рукава свитера. Волна усталости накрывает меня с головой.

— Грейер, так нехорошо. Нельзя разбрасываться едой. Немедленно слезай и помоги мне вытереть пол.