
Онлайн книга «Три грустных тигра»
— Бабилон. — Тем болии. Вмешалась Магалена. — И патом, все так странна как-та. Чесслова, я ни вот столечки ни панила. Что делать? Ответа, даже на настоящем, а не на зеркальном русском языке, не смог дать Ленин, а уж тем более Чернышевский. Однако на помощь нам поспешил Генри Форд. Куэ выжал газ до предела — а точнее, до Chez Rine, до Rine’s, до Ca’Rine. Dom Rinu [161] . XVII — Доброй ночи, девушки, — сказал Куэ, воротясь и сев за руль. — Извините, что называю вас «девушки», но мы с вами еще плохо знакомы. Адреналин — 0. Красные шарики — 0. Реакция Маркса — отрицательная. Юмор — не воспринимается. — Дома Рине? — Йеп. Он рванул с места, подражая Гэри Куперу, и сдвинул на затылок воображаемую ковбойскую шляпу. Он играл Белого Рыцаря, спасителя. Куэ, спаситель. — Сегодня исполнился год, как мы не виделись, — сказал я густым мексиканским голосом Кэти Хурадо из «Ровно в полдень». — Йеа, йа знайюу, — отвечал Гэри Купер с техасским акцентом. Запад по-испански, из уважения к публике. Самокритика. — Что сказал Рине? — Открыл рот. — Широко? — Глубоко. — Широкая душа. — Глыба, — сказал Куэ. — Ринозавр, сказал бы Бустрофедон. — Ктоэта Рине? — заинтереовалась Беба. — Природный катаклизм, — сказал Куэ. — Исторический. — Нет, ну, мущщина женщина или кто? — Или кто, — сказал я. — Наш друг, карлик, — сказал Куэ. — Карлик? — задумалась Магалена. — Часом, не знакомый Кодака, журналист? — Йеп. — Он самый, — сказал я. — Да я ево видила, никакой он ни карлик. Он такой примерно. — Раньше был. — Как так был? — Не прошел безусадочную обработку, — сказал Куэ. — Чиво? — Скукожился, красавица, — сказал я. — Наелся шампиньонов, галлюциногенных грибов, гробов, сделал пф-ф-ф-ф-ф и сдулся. — Теперь он самый высокий карлик в мире. — Во заливает! — сказала Магалена. — Думаите, мы вэту брихню паверим? — Мы же верим, почему бы и вам не поверить, — ответил Куэ. — Женщины ничем не лучше мужчин, — добавил я. — Хотя против них лично я ничего не имею, — сказал Куэ. — И я, — сказал я. — Более того, многие мои близкие друзья — женщины. Они засмеялись. Не прошло и года, мы смеемся. — Серьезна, кто эта такой? — спросила Беба. — Наш друг, изобретатель, — сказал Куэ, — серьезно. — Раньше его звали Фриней, но с годами «Ф» и «Й» выпали. Недостаток кальция. — Теперь он Рине, да к тому же Леаль. — Но он все равно великий изобретатель, — опередил я Куэ, чтобы игра не заехала в семантику. — Паттрясающий! — сказал Куэ с радионапором. — Да бросьте! — сказала Магалена. — Нет на Кубе изабритатилей. — Какие-никакие, а есть, — сказал я. — Тут все привазное, — сказала Магалена. — Какой ужжжас! — ужаснулся Куэ. — Женщины, не веряющие в свою родину, разрешаются недоносками. — Не хватает только, — сказал я, — Белый рыцарь, твоих изобретений. — Национальной идеи тут не хватает, — сказал Куэ, будто на торжественном митинге. — Взгляните на японцев, — указал он куда-то вдаль. — Нет, их уже не видать. Растворились за историческим горизонтом. — Кроме того, — сказал я, — Рине — иностранец. — Правда? — спросила Беба — Откуда? Снобизм сильнее духа: он дует где хочет. — На самом деле, он апатрид, — сказал Куэ, — он везде иностранец. — Да, — сказал я, — он родился на судне, принадлежащем «Юнайтед Фрут», зафрахтованном в Гватемале под либерийским флагом и находившемся в нейтральных водах. — У андоррца с гражданством Сан-Марино и литовки, путешествовавшей с пакистанским паспортом. — Я уже сю голаву сламала, — сказала Магалена. — Такая уж у них, у изобретателей, жизнь, — сказал я. — Гений способен вынести все, что угодно, — сказал Куэ. — Кроме невыносимого, — сказал я. — Падруга, ни полслову ни верь, — сказала Беба. — Они тьбе лапшу на уши вешают. Где я раньше это слышал? Должно быть, какая-то историческая цитата. Цеховая мудрость. To the unhappy few [162] . — Серьезно, — весомо произнес Куэ, — он гениальный изобретатель. Возможно, не было ничего подобного с тех пор, как изобрели колесо. Беба и Магалена заполошно расхохотались — показать, что поняли. Только взялись они за колесо не с той стороны. С оси. Соси. Сосу. Сексу. — Я совершенно серьезно говорю, — сказал Куэ. — Совершенно серьезно, он серьезно говорит, — сказал я. — Величайший изобретатель. Г. Лыба. — А што он изабритает? — Все, что еще не изобрели. — А больше ничего не изобретает — не видит смысла. — Однажды ему воздастся по заслугам, — сказал Куэ, — в его честь будут называть избранных. — Вроде Катулла Мендеса, например. — Или Ньютона Мединильи, был у меня такой учитель физики в очередном воплощении. — Или Вирхилио Пиньеры. — Или Звезды, ci-devant [163] Родригес. — А что скажешь насчет Эразмито Торреса? Он сейчас в Масорре, в дурке. — Врачом? — Нет, пациентом. Но по выходе донесет до нас достоверные новые данные о сумасшествии. Похвала Масорре. — Не сомневаюсь. Словом, переиначивая Грау, на всякого мудреца довольно Рине. — Эй, мальчики, априделитесь уже, что там этат Рине изабрел. — Будь покойна, крошка, сейчас мы тебе огласим список. Куэ, не отрываясь от руля, изобразил, будто он герольд и зачитывает длинный перечень, развернув невидимый свиток. — К примеру, Рине изобрел дегидрированную воду, и это бросок в научном мире, который не отменит жажды, проблемы, которая, как известно, все острее стоит в Аравии. Просто подарок для ООН. |