— Я не лезу в бутылку.
— Да? А мне показалось…
— Тебе неправильно показалось, Дима.
— Послушай, Лёнь! Объясни мне по-русски: чего ты хочешь?
Купцов заглушил движок и посмотрел на напарника сбоку:
— Я хочу себя уважать.
— А я, по-твоему…
— Стоп! — перебил Леонид. — Про тебя я ничего не говорил. Ты спросил: чего я хочу? Я ответил: хочу себя уважать. Не хочу быть «шестеркой» бессловесной.
— Даже за большие бабки? — с иронией спросил Петрухин.
Купцов, словно не замечая иронии, ответил:
— Даже и за большие бабки, Митя.
— Понял. А я, Лёнчик, по-твоему, что — не хочу себя ува…
— Стоп!
— Бляха-муха! Не перебивай меня! — заорал Петрухин так, что от крика черно-фиолетовая сторона лица его исказилась. — Да что ж за беда такая?! Почему в течение последних суток все так и норовят меня пнуть: кто по морде, кто по нервам?!
— А ты не нервничай, — посоветовал Купцов. — Сам знаешь: нервные клетки не восстанавливаются.
— Говна не жалко! — прорычал Дмитрий, а затем вжикнул «молнией» сумки и шлепнул на «торпеду» видеокассету.
— На! Получи!
— Что это?
— Все-таки ты, Лёнчик, определенно, тупорылый следак.
— Неужто интервью Бодули?!
— Копия, следачок, копия… — пояснил Петрухин с ухмылкой. — Ну заводи, что ли… поехали.
— Куда?
— Можно к убойщикам, к Умнову.
[12]
А можно прямо в прокуратуру.
— Вау! Ай да Димка! Ай, молодца! А вот я точно — тупорылый… Я-то думал, что ты из-за этих двадцати штук уперся, — весело заговорил Купцов, поворачивая ключ в замке зажигания.
— Про эти двадцать штук я уже давно забыл. Вернее, это господа Треплов и Безродный по причине девической, вернее, педерастической памяти своей «запамятовали». «Хрен им между!» — как поэтично выразился бы в подобной ситуации Брюнет.
— Да ладно, — отмахнулся Леонид. — Все равно эти бабки с самого начала были как бы виртуальные.
— Ну-ну. Вот только персонально мы с тобой на этом расследовании поимели расходов штуки эдак на две с половиной. Причем вполне себе реальных.
— Ничего. Возместим! Наклевывается тут у меня одно дельце.
— С тобой возместишь, как же, — проворчал Петрухин. — Интеллигентишка фигов.
— Хорошо, пусть я интеллигентишка. А вот ты — сплетник!
— С чего вдруг такие ярлыки?
— Что ты там наплел Голубкову про наши с Асеевой отношения?
— Ага! — лукаво прищурился Дмитрий. — Значит, все-таки отношения были?
— Петрухин! Я тебе сейчас лицо набью!
— Валяй. Поставь мне второй бланш. Для симметрии. Не зря же ты в зеленковском кабинете Еклестаса цитировал. Будет вполне себе по-вашему, по-христиански.
— Да ладно, я же пошутил, — смутился Купцов. — Просто очень не люблю, когда мне пудрят мозги и используют втемную.
— Да успокойся ты! Никто тебя не пудрил. Много чести! Если хочешь знать, у Брюнета и в самом деле была запланирована поездка в Петрозаводск. Только неделею позже. Так что Витя, всего лишь, слегка подкорректировал свои бизнес-планы.
— А Яна? Яну-то вы на фига приплели?
— Я подумал, что, будучи человеком интеллигентным и, не побоюсь этого слова, «благородным», ты обязательно ухватишься за возможность оказать бескорыстную помощь женщине. Заменив ее в сей не самой романтичной командировке.
— Ну ты, блин, психолог!
— А ты давай поскорее определяйся куда едем?! — заворчал Дмитрий. — А то, пока мы здесь с тобой лясы точим, может статься, что Бодуля с Митрохой уже вовсю прорабатывают варианты грамотного «залегания на матрасы». Лови их потом майками.
«Фердинанд» задним ходом выполз на Казанскую и двинулся в сторону Невского. Вскоре он исчез из виду. А птица феникс в языках пламени по-прежнему продолжала гореть на двери так, что болели глаза.
Санкт-Петербург, 9 сентября, пт.
Две недели спустя участники концессии по альтернативному расследованию убийства Людоеда встретились снова. На этот раз не в интерьерах пафосно-террасной «Мамы Ромы», а в обнАкновенной уличной забегаловке. Где подозрительного вида шаверма на вынос и мутного вида пиво на розлив.
Еще одним серьезным отличием от их первой, августовской, встречи сегодня был внешний вид товарища Зеленкова. Мало того что тот явился на рандеву без костюма и белоснежной рубашки, так еще и позволил себе порядком запущенную щетину. На некогда до синевы, в соответствии с корпоративным этикетом, выбритом челе.
На сей раз приятели, зачина ради, реформу МВД обсуждать не стали, а сразу перешли к делам своим скорбным.
— Парни, вы мне лучше расскажите: чем там в итоге сердце успокоилось? — попросил Зеленков, с легкой брезгливостью ковыряясь в мясных внутренностях питы. — Я ведь, как только меня из «Феникса» вышибли, сразу к матери в деревню укатил. В Новгородскую. А там не то что Интернета — телик всего две программы показывает!
— Вот зашибись! Спрашивается: и за-ради кого мы с Купчиной жилы рвали? — укоризненно посмотрел на Котьку Петрухин.
— Вообще-то, если кто-то и рвал жилы, то не «за-ради кого», а «за-ради чего». За-ради двадцати штук зеленых, — невинно напомнил Купцов.
После этих слов Зеленкова ажно всего передернуло.
В умоляющем жесте он сложил ладошки домиком, приложил к груди, как некогда покойный Черномырдин на агитплакате «Наш Дом — Россия!», и попросил с тоскою:
— Парни! Я и сам понимаю, что виноват. Я, конечно, знал, что эти двое «боссиков» — уроды конченые, но чтоб настолько!..
— Кончай, никто тебя не виноватит, — успокоил Петрухин. — Напротив, это им спасибо за науку.
— То есть?
— Впредь мы с Купчиной умнее будем. Как говорится: сначала деньгу в кассу, а уже потом — штабную культуру в массы.
— Так все-таки что там с нашими подопечными? — сгорая от нетерпения, напомнил Котька.
— Начнем с главного — не по вкладу в историю, но по статусу, — взялся рассказывать Купцов. — Господина Митрофанова задержали той же ночью. Это оказалось совсем просто. Как выяснилось, практически каждый вечер Митроха проводил в одном и том же заведении. Там его и прихватили. Никакого сопротивления он не оказал, да и вообще — пьян был изрядно. На другой день при обыске у него дома обнаружили магазин к карабину «Вепрь» и патроны. Патроны, кстати, той же серии, какими пользовался убийца Людоеда.
