Онлайн книга «Все имена птиц. Хроники неизвестных времен»
|
– Что ты сестра милосердия… Послушай, только честно… ты любишь своих студентов? – А? – Ну, любишь, радуешься, хочешь их видеть? – Иди к черту, – устало говорит Августа. Подворотня совсем темная, черные железные ворота приглашающе распахнуты, точно пасть Левиафана. Далеко, во мраке, горит одинокая тусклая лампочка. – Ты давай-давай, – приглашает Августа, – не стесняйся… – Отвернись… ик! – Вот наказание… – Двери лица его… – бормочет Ленка, прислоняясь лбом к сырой стенке, – пламенники пасти его… – Тебе уже лучше? – Ага… лучше. Знаешь, кто тут живет, в этом доме? – Кто? – Актриса Лохвицкая тут живет. – А ты, значит, блюешь у нее в подворотне, – задумчиво комментирует Августа. – Это что, подсознательный акт? Или волевой? – Это вообще никакой не акт, дуреха, – говорит Ленка, отдуваясь. – Это процесс. Непроизвольный. Ясно? – Ясно… вот только… как ты к ней относишься, к актрисе Лохвицкой? В принципе… – Замнем, – говорит Ленка, утираясь носовым платком. – Может, ты и права, – задумчиво говорит Августа. – Может, в твоем безумии есть какая-то система… Порвалось покрывало реальности, говоришь? – Я этого не говорю… – Все равно… Значит, это он… Но зачем? Почему? Если бы он только внятно сказал, что ему от нас нужно! – А он не может, – говорит Ленка, осторожно переводя дух. – Он невербален. – Чего? – Невербален! Он, может, и не человек был вовсе! Дух! Элементаль! – Чего? – Элементаль, ясно? – Откуда ты этого нахваталась, – устало говорит Августа. – Нарбут иногда дает кое-что почитать… то Гегеля… то Хайдеггера… То Дика Фрэнсиса… – Она вглядывается во тьму подворотни. – Смотри-ка… там какой-то человек сидит! – Где? – Да вон же… только что – никого, и вон тебе! – Лена, он не сидит, – вдруг тихо говорит Августа. – И это не человек… – Мамочки! – завизжала Ленка. – Бежим! Они ринулись из подворотни прочь, в клубящийся туман, мимо выплывающих из мрака мокрых черных деревьев, мимо сонных фонарей… На углу Гоголя, у светофора, мигающего рубиновым пламенем, они остановились. – Чуть под машину не бросилась, – укоризненно говорит Августа, – совсем обезумела… Это все твое пьянство… Удержу не знаешь. – Ты же сама сказала, – защищается Ленка. – Что я сказала? – Августа… – Ты совсем сошла с ума со своим тетраграмматоном! – При чем тут тетраграмматон? – Понятия не имею! Они молча смотрят друг на друга. * * * – Ты куда это меня притащила? – Августа почесывает щиколотку, исколотую сухой травой. – Да еще в такую рань… Это же дикое место. Тут одни маньяки! – Перестань, – говорит Ленка, – куда надо, туда и притащила. Маньяки водятся в культурных насаждениях. Еще в опере… Они так и кишат в опере. Ты что, кино не смотришь? – Почему конкретно в опере? – Не знаю. Может, у них тяга к прекрасному… Музыку любят. – Музыку? – Августа вдруг настораживается. – А это что? Откуда-то долетает слаженное многоголосое пение. Посреди пустыря, заросшего бурьяном и пижмой, оно звучит как-то диковато. – Дети Солнца поют, – поясняет Ленка. – Они черпают энергию вселенной. Попирают почву, босые ноги, ну, знаешь… – Знаю. Не знаю только, при чем тут я. Лично я жизненную энергию в основном из бутербродов черпаю. Завишу от грубой материи. Унизительно, но факт. Море начинает мягко серебриться, точно снизу к его поверхности сплываются молчаливые светящиеся рыбы. – Сейчас они встретят рассвет, омоются в эфире… – И что? – И мы совершенно случайно наткнемся на Генриетту Мулярчик. – Ты все еще надеешься, что она за ручку приведет тебя к этому своему Спинозе? – Посмотрим, – говорит Ленка, – возможно, если кое-кто именно этого и добивается. – Ты безумна. А я тебе потакаю. Почему? – Потому что порвалось покрывало реальности и ты это знаешь. Нечего головой мотать, наверняка знаешь. А наше предназначение – стянуть зияющие прорехи. Погоди, она уже омылась… Генриетта Мулярчик торжественно выступает навстречу по потрескавшейся асфальтовой дорожке – на ней легкомысленный сарафан в горошек, узловатые ступни втиснуты в лаковые босоножки, шляпка затеняет лицо, одухотворенное после приобщения к мировому эфиру. Ленку она в упор не видит. – Генриетта Давыдовна, – удивляется Ленка, – вот так встреча! – Ах, это вы, Леночка, – очнулась Генриетта. Она прицельным взглядом окидывает элегантную блузку Августы, фыркает и вновь поворачивается к Ленке. – А вы, значит, тоже дышите? – Систематически, – говорит Ленка. – Практически постоянно. Августа молча кивает. – А вы как себя чувствуете? – заботливо спрашивает Ленка. – В каком смысле? – Генриетта подозрительно смотрит на нее. – В энергетическом, разумеется. Поступает? Энергия поступает? – В изобилии. В этой точке пространства хороший обмен с космосом. Особенно для посвященных, для тех, у кого чакры открыты. Потенциал астрального тела повышается просто беспредельно. У меня, кажется, начали новые зубы расти… Вот видите? Она широко раскрывает рот и тычет подагрическим пальцем в какую-то трудноразличимую точку. – Вижу, – говорит Ленка, заглядывая ей в рот. На лице у нее написан живейший интерес. Наконец Генриетта вынимает палец изо рта, потому что он мешает ей говорить. – Когда мы, затерянные во вселенной души, сливаемся в экстазе там, среди потоков эфира, ощущения просто непередаваемые, – поясняет она. – А какие позы вы практикуете? – вдруг любопытствует Августа. – Пардон? – Лотос? – торопливо подсказывает Ленка. – Позу крокодила? – А это… – Генриетта презрительно окидывает взглядом Августу. – И кто это спрашивает? Можно подумать, она вообще способна сесть на лотос – пусть и в ее возрасте. – Она не может, – уверенно говорит Ленка, – пыталась, несколько раз пыталась, но не получилось. – Ты что… – Не отпирайся, я сама видела. Ноги не складываются. Члены потеряли гибкость. Это из-за сидячей жизни. Она пишет труд – результат многолетних изысканий, практически со стула не встает… из-за стола… |