Онлайн книга «Все имена птиц. Хроники неизвестных времен»
|
В комнате, слава тебе господи, чуть светлее. Бесформенные нагромождения на полу оборачиваются сваленными в кучу книгами, еще книги громоздятся вдоль стен, пыльный луч, просачиваясь сквозь щель в тяжелых занавесках, подсвечивает их корешки… – Проходите, – шепотом говорит хозяин, – я сейчас. Теперь видно, что он сутул до крайности, шея его уходит резко вперед, увенчавшись небольшой головой в ермолке. – Что там написано? – интересуется Августа, разглядывая корешки. – Не знаю… – А кто хвастался, что умеет читать на иврите? Хозяин с неожиданной прытью бросается к книжным россыпям и, втиснувшись между Августой и пыльными фолиантами, набрасывает на них какую-то тяжелую темную ткань. – Нельзя, – говорит он, – это нельзя читать… все равно там написано совсем другое… И вообще, это не для женщин. Это не каждый мужчина вынесет. Говорите, что вам надо… – Будто вы не знаете, – мрачно говорит Ленка. – Положим. Но вы назовите. Неназванное не существует. – Нам нужно получить сведения о некоем Гершензоне… – четким преподавательским голосом произносит Августа. Хозяин делает рукой резкое движение, и какой-то фолиант падает с вершины, листы рассыпаются по полу, точно бледные ночные бабочки. – Тише, – говорит он, – умоляю, тише… Ленка бросилась было подбирать листы, но хозяин резко завизжал и затопал ногами, и она в ужасе отшатнулась. – Не трогайте… Нельзя этого трогать… Августа не двинулась. Она лишь опустилась на кстати подвернувшийся стул и приподняла ноги, точно по полу ползали скорпионы. – Дело в том, – шепотом говорит Ленка, – что мы посетили его могилу. – Разве он уже умер? Он не может умереть. Никак. – Ну, могила-то была… – Значит, он просто захотел покоя. Ушел во тьму. Свет плохо воздействует на его сетчатку. – Рабби Барух… Умоляю. Заклинаю Торой – кто он такой, этот Гершензон? – Рабби Моше? – Рабби Моше. – Он был математик, – почти нормальным голосом сказал хозяин, – блестящий математик. И за последние пятьсот лет освоил все тонкости каббалы. Он изучил Зогар. Он постиг Сфирот. Для него не было тайн ни на земле, ни на море… Он насквозь пронизал все слои небес. И он, чтоб вы знали, – один из лучших за всю историю потомков Авраамовых специалист в области мнимых чисел. – Вы хотите сказать, – Августу неожиданно осеняет, – что он вычислил что-то вроде тетраграмматона? – Тетраграмматон? Абулафия? Это имя Господа и так известно – к чему его вычислять? В застывших областях мира, где время течет во все стороны сразу, Вечный Первосвященник произносит его под звуки шофара в Вечный день Страшного суда, и серафимы хлопают крыльями в своих заоблачных жилищах… Нет, он вычислил несуществующее имя Бога. Самое страшное, самое могущественное. – Несуществующее? – Семьсот двадцать имен доступны людям на земле… А он нашел семьсот двадцать первое. Привлек теорию мнимых чисел – и нашел. – И?.. – услужливо подсказывает Ленка. – Что – и? Он обрел полную власть над смертной материей, понятное дело. Он сумел прочесть тайные письмена, он видел Скрижали Завета. Дело о Колеснице и Дело о Творцах были для него так же ясны, как для вас – поваренная книга. – Я не стала бы так огульно… – Погоди, – прерывает ее Августа, – я не поняла. Зачем при таком удачном раскладе было ложиться в эту могилу? – А что еще делать человеку, который может все? Суетиться? Стоять в очередях за кошерной колбасой? Он подумал-подумал и погрузился во мрак. А вы его потревожили. – Каким это, интересно, макаром? – Вы разомкнули запирающие узы. Камешки с могилки смахивали? С надгробной плиты? Когда тряпками своими по ней шкрябали… – Черт, – говорит Ленка. – Все равно не понимаю, – упрямо твердит Августа, – подумаешь, запирающие узы! Да любой алкаш… расстелил бы газету, камешки смахнул да и уселся бы на плиту, колбасу некошерную резать… – Алкаш и не заметил бы этой могилы. А человеку ученому камни эти тяжелее плиты надгробной показались бы. А вы, извиняюсь, ни то ни се. Порождение финансового кризиса. Ползали там, могилку подчищали да еще и о каббале рассуждали. Может, еще и какое-нибудь из имен Бога произносили? – Произносили, – уныло подтвердила Ленка. – Узы и распались. На краткий миг, но вам хватило. И вот какая-то шикса возьми их в этот миг и смахни. – Что ему стоило их обратно положить, эти камни? – Да не мог он, – выкрикнул рабби Барух, и голова его мелко затряслась, – он же ограничен сам в себе! Он упокоился и свои желания запер. Могущество свое он ограничил, понятно, дуры вы безграмотные? Может, там, где касается других, он еще не утратил силы… – Так вот зачем он нас преследует, – говорит Августа, – обратно упокоиться хочет… – Он уж намекал-намекал, – уныло кивает Ленка. – Откуда же нам знать… – Мог бы сказать и пояснее, а не напускать на нас кадавров… – Вы сами виноваты, – хозяин пожал острыми плечами, – он всего лишь извлекал из тьмы на свет ваши страхи и тайные желания… Ибо он достиг небывалого могущества, и сумел погрузиться во тьму преисподней, и лишил Аваддона его покрывала. Но могущество – это одно, а умение пользоваться им – совсем другое. Чем, скажем, лично вам Лохвицкая так не угодила? – Да так… – качает головой Ленка. – Вот именно. Семисвечник в углу сам по себе вспыхивает тусклыми бледными огоньками, и тень хозяина комнаты начинает стремительно разрастаться. – Что это? – взвизгивает Августа. Темная занавеска на груде книг начинает шевелиться, в ней образуются движущиеся прорехи. Ленка с ужасом понимает, что то, что она приняла за ткань, на деле было живым покровом из сотен тысяч насекомых, которые сейчас стремительно расползаются в разные стороны. Хозяин взмахивает руками, тень повторяет его движения, точно огромная дрессированная птица. – Убирайтесь отсюда, – говорит он мощным голосом, и пламя в семисвечниках вздрагивает. – Вон! Августа стоит, приоткрыв рот и зачарованно глядя на стекающую вниз ручейками массу насекомых. – Скорее! – шипит Ленка. Она хватает Августу за руку, и они выбегают из комнаты. За их спиной слышится шорох сотен крошечных ног. * * * – Мне стыдно, – говорит Ленка. Они стоят, облокотившись о парапет, и смотрят на мерцающие внизу огни, на насекомоподобные силуэты портовых кранов, на маяк, вспыхивающий чистым белым пламенем, и вдыхают сумеречный ветер дальних странствий. |