Онлайн книга «Все имена птиц. Хроники неизвестных времен»
|
– Зримый мир как камень, – говорит Августа, – белый, чистый, вымытый дождями. Надежный. Но стоит лишь его поднять – и там такой клубок червей… Убежище личинок, слизняки, мокрицы… Он извлек на свет наших мокриц. Мы их прятали-прятали… Понятное дело, что тебе стыдно. Кстати, что такое шикса? – Нееврейка. Молодая, – уныло говорит Ленка. – Это он кого же имел в виду? – Ох, да какая теперь разница! – Ну и что нам теперь делать? Ленка задумчиво бьет ладонью по низкому парапету: – Послушай… Он ведь как сказал, этот самый Боря? Ограничил сам себя… Иными словами, он не может действовать напрямую, как бы он ни хотел обратно в эту свою могилку… Но чужие-то желания он пока выполняет. Так что если просто взять и захотеть… Ветер пробегает по черным деревьям, и оттого кажется, что дальние огни, просвечивающие меж веток, шевелятся. – А, – говорит Августа, – поняла. – Ну, давай! – Ленка притоптывает ногой от нетерпения. – Желаю, – громко говорит Августа, – чтобы он… э-э… Михаил Семенович… Моисей Самуилович… упокоился обратно. – Рабби Моше… – Рабби Моше. – Ну? – Что – ну? – сердито спрашивает Августа. – Получается? – Откуда я знаю… – Ты плохо желаешь. – Пожелай ты. У Ленки от натуги краснеют уши. Потом она шепотом говорит: – По-моему, не выходит. Августа отталкивается от парапета и резко поворачивается к ней: – Я знаю, почему не выходит! Ты этого не хочешь! Говоришь одно, а думаешь другое. Ты хочешь чуда! Лично для себя! Чтобы как Генриетта! – Да на кой мне сдался этот чертов Добролюбов?! – Ну не Добролюбов… Но что-то же очень нужно! Ну признайся! Хоть мне признайся! А?! – Иди ты! – Таскаешься на кладбище, могилки вылизываешь. Триста баксов в сезон. Стишки свои дурацкие рассылаешь по редакциям, а они тебе в конвертах обратно приходят, приходят! Или – не приходят. Одна радость – что у Лохвицкой на твоих глазах крыша поехала! Замуж не вышла! Почему ты замуж не вышла, скажи, пожалуйста? Что у тебя не так? Три ноги, что ли? А ты попроси! Он тебе Майкла Дугласа в постель за руку приведет! Он может! – Иди в задницу, – устало говорит Ленка. – Сама-то… сама… На себя посмотри! Ты сколько лет на кафедре? Двадцать? Двадцать пять? Тебя скоро на пенсию спровадят и даже спасибо не скажут. Ну пожелай же что-нибудь толковое! – Не хочу, – шепотом отвечает Августа. – Почему? – Не знаю. Ленка вздыхает. – Тогда, – говорит она, – нужен другой подход. – Камни! – спохватывается Августа. – Где эти чертовы камни? * * * – Ты думаешь, – спрашивает Ленка, – они по-прежнему лежат рядом с могилой? – Понятия не имею. Но знаешь, – говорит Августа, – что-то мне не хочется лишний раз… – Придется, – сурово отвечает Ленка. – А вдруг их там нет? Что, если… они тоже… разбрелись сами по себе? – Странная гипотеза. И где же теперь, по-твоему, их искать? – Не знаю, – говорит Августа, – но, может, если ему так уж нужно, он их как-нибудь нам подбросит? – Он что, жонглирует ими, что ли? Завтра с утра поедем на кладбище, подберем эти камешки и положим их… Делов-то… – А вдруг… – Не боись. Все будет путем. По идее, он должен нам обеспечить все условия. Ты домой идешь или нет? Мы тут уже полчаса торчим столбом. Как жены Лота… – Ох, – спохватывается Августа, поднимая руку и пытаясь разглядеть циферблат в сгущающейся тьме, – да что же это я… Мне к семинару готовиться надо. Завтра семинар. – Уверяю тебя, – Ленка осторожно ощупывает ногой ступеньку, – никакого семинара завтра не будет. Гершензону семинары не нужны. – Это, – сурово говорит Августа, – мы еще посмотрим… – Ты лучше под ноги смотри. Черные акации на холме покачиваются под ветром, сухие стручки на ветках слабо потрескивают… Далеко внизу, под тусклым фонарем, за масляно-черной лентой шоссе, просвечивает стеклянная будка троллейбусной остановки. – А транспорт ходит? – вдруг начинает беспокоиться Августа. – Гершензон пригонит… – Ну, знаешь… Это ты его гоняешь. В хвост и в гриву. – Нет у него гривы. Насчет хвоста я бы еще подумала. А грива – вряд ли. – Ох, неспокойно мне… – стонет Августа, – это же такой криминальный район. Сплошные насильники… – Это она из-за соли, – неожиданно говорит Ленка. – Господь с тобой! Ты о чем? – Да жена Лота. Когда эти… вестники… у них загостились, она подумала – сожрут все в доме на фиг, и вообще – нелегалы, кто их знает. Ну и пошла по соседям… Одолжите, мол, соли, вся соль в доме вышла, а у нас, понимаешь, как раз гости… Какие такие гости? А чужеземцы. Подозрительные, между прочим, чужеземцы… Похоже, из верховной полиции нравов, и заложила их… вестников. Соседи побежали, стукнули местной охранке… Те говорят – ничего не знаем, разбирайтесь сами… Они и разобрались. – Все ты выдумываешь… Черт, поставили парапет… Придется в переход лезть. Не люблю я эти переходы. – Брось, вон ребенок идет. Со скрипочкой. Из школы Столярского, наверное. И ничего. Не боится. – Дитя невинное… – стонет Августа, пристраиваясь за маячащей в полутьме хрупкой фигуркой. В переходе сте´ны выложены бурым кафелем, отчего он напоминает общественный туалет. И пахнет примерно так же. Эхо шагов гулко разлетается в затхлом воздухе, отчего Августа каждый раз вздрагивает. Мальчик со скрипочкой уже добрался до подножия лестницы, за которой клубится ватный туман. – Вот видишь, – говорит Ленка. – А ты боялась. – Девушки, – раздается веселый голос, – закурить не найдется? Ленка оборачивается: сзади маячат две темные фигуры. – Какая я тебе… – машинально бормочет Августа, но тут же спохватывается, – ох, бежим! Они припускают вперед. Мальчик со скрипочкой немножко вырастает в размерах, и Ленка понимает, что это еще и оттого, что он пятится назад – еще две фигуры перегораживают выход. – Опять его шутки! – возмущается Ленка. – А вдруг нет? Что, сами по себе, без мистического вмешательства, хулиганы уже не нападают? – Тогда о чем он себе думает? Мы, посредники меж тьмой и светом, последняя надежда Гершензона, бежим как две самые заурядные дуры… |