Онлайн книга «Все имена птиц. Хроники неизвестных времен»
|
«Женщина безрассудная, шумливая, глупая и ничего не знающая». – Да ладно тебе, – бормочет она, – что ты прицепился, в самом деле… мы же для тебя стараемся… * * * – Без Изьки мы не сможем, – говорит Августа. – Он же ясно намекал… – Дался ему этот паршивец… Долго его еще ждать, кстати? – Если он не придет… ох, я ему… – Неужто правда из лицея выгонишь? – Зачем – выгоню? Сам уйдет… На бульваре приятный, не раздражающий слух гомон – совокупность плеска голубиных крыльев, возбужденных голосов туристов и лязг дальних портовых кранов. И над всем этим шумит листва, и солнечные пятна пляшут по залитому зеленоватым сумраком асфальту, как тени по морскому дну. Иногда трудно понять – где солнечные пятна, а где желтые опавшие листья. – Типичный женоненавистник Гершензон этот, – неожиданно говорит Августа. – Все эти его намеки… – Да просто мы его достали… Лично мы его раздражаем… – Не скажи… Ага, вот и малый. Со скрипочкой. Изя приближается к ним, с явной неохотой передвигая ноги. – Я с уроков сбежал, – укоризненно говорит он. – Ну и молодец, – непедагогично замечает Августа, – а теперь давай думай… – Еще и думай… – ноет Изя, – а о чем? – Насчет колес с глазами. Какие ассоциации они у тебя вызывают? – Какие еще ассоциации? Полный шиз… – Наркоманил этот Иезекииль по-черному, – уныло говорит Ленка, – разве нормальному человеку такое в голову придет? Херувимы на колесах… – Уверена, это какая-то конструкция. – Космический корабль это, – авторитетно говорит Августа, – космический корабль пришельцев. Я в «Науке и религии» читала. – Во-первых, это не оно, а птица Гаруда… А во-вторых, нам теперь что, на Байконур ехать? – Да не наш, а пришельцев… – Тем хуже. Где мы пришельцев возьмем? – Музей морского флота? – с надеждой предполагает Изя. – На модельки посмотреть хочешь, – догадывается Августа. – Мы же все равно не знаем, куда идти. Так какая разница? – Я там была недавно, – печально говорит Ленка, – приятельница из Москвы приезжала, я ее водила. Нет там колес с глазами… – Что-то новое, неизвестное науке… – А кому известное? Они бредут по бульвару. Изя нервничает и поминутно оглядывается. – Не боись, – утешает Ленка, – ты за Гершензоном как за каменной стеной… – Да-а… как же! – Монетку бросим, – говорит Августа, – если орел – троллейбусный парк, а если решка – клиника Филатова… – А музей морского флота? – упорствует Изя. – Если станет на ребро… – Маловероятно… – А Совет Девяти – вероятно? А саранча египетская? – Ну так что? Кидаем? Августа достает из кошелька монетку и широким жестом подбрасывает ее в воздух. Монетка летит по крутой дуге и, вместо того чтобы упасть обратно в ладонь, падает на землю и откатывается к забору. – Вот дура неуклюжая, – сокрушается Августа, наклоняясь. – На ребро, – вопит Изя, – что я говорил! Августа нагибается, подбирает монетку, но, вместо того чтобы распрямиться, стоит в согнутом положении и таращится на стенку. Рот у нее полуоткрыт. – Ты что? – беспокоится Ленка. – Радикулит прихватил? Августа издает какое-то туманное восклицание и тычет в пространство кулаком, в котором зажата монетка. – Колеса, – тихо говорит Ленка, – с глазами! Там, на желтой облупленной стене, висит яркая афиша. На фотографии изображена какая-то неопределенная конструкция, ниже черным по белому: Василь МАКОГОНЕНКО ЖЕЛЕЗНЫЕ ЛИКИ ВЕКА выставка работ Одесский художественный музей Все дни, кроме понедельника * * * – Оно, – говорит Ленка, – точно оно… – Знаю я этого Макогоненко, – холодно говорит Августа. – Пошел в гору… а ведь бездарность. Эти его метаконструкции – чистейшей воды эпигонство. – Колеса с глазами уж точно эпигонство. Но нам-то какая разница? Если тебе Иезекииль русским языком сказал… – Изенька, – говорит Августа, – мы идем на выставку… – А модельки? – Ну, после сходим и к моделькам… Сначала – работа. Потом – развлечения. – Нашли себе работу… – Изька, – твердо говорит Ленка, – закрой рот… Небольшой выставочный зал подозрительно переполнен народом: сначала Ленка натыкается на журналиста Нюму Дзержинского со своей женой Белозерской-Члек, потомственной дворянкой в первом поколении; потом – на психоаналитика Кишиневского, окруженного кольцом бледных одухотворенных пациенток… – А ты знаешь, – говорит она удивленно, – похоже, мы попали на самую презентацию. – Ох, – Августа смущенно пятится к выходу, – неудобно. – Брось, мы ведь не халявщики. У нас миссия. – Да, но… Изя пытается смыться, но Ленка крепко держит его за локоть. Августа вдруг охает: – Гляди! Гляди! В дверях появляется поэт Добролюбов под руку с Генриеттой. Она в новой блузке – точная копия той, что на Августе, в воздушной полупрозрачной шляпке… На них все оборачиваются. Поэт Добролюбов гордо поглядывает по сторонам… – Ну Гершензон, – очумело бормочет Ленка, – ну дает! – Держит марку, – уныло говорит Августа. – Дамы! – восклицает доцент Нарбут, пробиваясь к ним сквозь толпу. – И вы тут? В руке у него бокал с шампанским. Ленка делает неуверенное движение по направлению к угловому столику, но Нарбут останавливает ее: – Не торопись, уже все расхватали. – Юра! – удивляется Августа. – Какими судьбами? – Да вот зашел… А кто этот юноша? – Это мой племянник, Изя. – Не знал, что у тебя племянник… Слышали новости? Зяму-то вчера замочили… средь бела дня… Говорят, люди Али-Бабы… – Надо же! – удивляется Августа. Интересно, думает Ленка, а вдруг киоски и впрямь перекрасят? – Понравилась выставка? – благожелательно спрашивает Нарбут. – Да мы еще не смотрели. – Ленка озирается вокруг, но из-за обилия народа собственно выставку разглядеть почти невозможно. – Ну, тогда пардон… Не буду мешать. – И Нарбут исчезает в толпе. |