Онлайн книга «Все имена птиц. Хроники неизвестных времен»
|
– Вот, – говорит Августа, раскрывая проспект, – «работы молодого скульптора отличаются тонким лиризмом и экспрессией. Им свойственно смелое соединение традиционной пластики и нетрадиционных материалов». – То есть? – спрашивает Ленка. – Ну вот, – Августа кивает в сторону дрейфующей группы с психоаналитиком Кишиневским в качестве организующего элемента, – видишь, там в углу – куча песка, а из нее торчит целлюлоидная рука. Ну, куклу он закопал… – Подумаешь… – «Последний призыв» называется. – Не годится. Нам камни нужны. – Вон там, – говорит юркий Изя, ныряя за спины собравшихся. – Вот она… гвоздь программы. Они боком протискиваются сквозь толпу и оказываются перед огромной непонятной конструкцией, похожей на сцепившиеся в экстазе велосипеды: над четырьмя ржавыми ободьями с намалеванными белой краской глазами возвышаются мрачные фигуры с торчащими наружу ребрами и чудовищными масками вместо лиц. – Лицо львиное, – комментирует Изя, восхищенно огибая конструкцию, – лицо орлиное… лицо человечье… Как вы думаете, тетя Августа, вот этот – херувим? – С такой-то будкой? – сомневается Августа. Скульптура водружена на груду плоских камней. – Который? – деловито спрашивает Ленка. – А почему ты думаешь, что тут должен быть только один? Может, тут все они… – Не ищи простых путей. Точно – один. Но который? – Вон тот, – уверенно говорит Изя, – видите, на нем буква «шин»? – Сейчас я его… – Господи, что люди-то подумают, – стонет Августа, – мы же как вандалы какие-то… – Не боись. Зато это безопасно. Никакой тебе мочиловки, никакой мафии – ну подумает кто-то, что мы слегка не в себе. А мы скажем, это такая акция – обычное дело на таких вот сборищах… отколупнем камень, и порядок… Ленка пытается выдернуть камень из конструкции, но он закреплен на редкость надежно. – Ну как вам понравилась скульптура? – раздается доброжелательный голос. Ленка торопливо прячет руку за спину. К ним подходит художник Макогоненко с початой бутылкой коньяка. За ним, влекомый неодолимым порывом, следует молодой корреспондент Сахаревич из «Южной мысли» с пустой рюмкой в руке. – Очень экспрессивная композиция, – деловито говорит Августа, – и материал оригинально скомпонован. Скажите, а что символизируют эти камни? – Канувшую цивилизацию, – уверенно говорит Макогоненко, – мечту о золотом веке, рухнувшую под напором хтонической материи… Я взял их с еврейского кладбища. По-моему, символично. – А то! – говорит корреспондент Сахаревич, рассеянно постукивая рюмкой о бутылку. – «Железные лики века» называется, – продолжает пояснять скульптор. – Буквально вчера последнюю планку припаял. – Это интерпретация видений Иезекииля? – любезничает Августа. – Чего? Нет, это мое… – Ну… – Августа в затруднении переводит глаза на скульптуру. – А… скажите пожалуйста, это мобиль? – Мобиль? Я не делаю мобилей. Впрочем, это мысль… – Не мобиль? А что там тогда тикает? В наступившей внезапно тишине слышны отчетливые щелчки часового механизма. – Бомба! – орет журналист Сахаревич. – Мужики, там, в этой хреновине, бомба… Присутствующие с нездешней скоростью устремляются к выходу, сталкиваясь и застревая в дверях. Поэт Добролюбов, мужественно сдерживая напор, спасает перепуганную Генриетту. – А мы-то… – в ужасе бормочет Ленка, блуждая меж скульптурами и натыкаясь спиной на постаменты, – мы-то… – Скорее! – кричит Августа. – Бежим! Спасаем ребенка! Где этот чертов ребенок? – Да он давно уже смылся. – Ленка выбирается на открытое пространство. Августа изо всех сил толкает ее к двери, но Ленка упирается… – Да, но камень… – Плевать на камень! Доцент Нарбут, застряв в последних рядах отступления, отчаянно машет рукой. – Дамы! – кричит он. – Вы что, под шумок музей решили ограбить? С улицы доносится вой сирены. Вдоль ограды выстраиваются черные машины, из них выскакивают люди, рассыпаясь цепью по периметру здания. – Всем отойти на безопасное расстояние! – доносится чей-то голос, усиленный рупором. – Это завистники, – кричит встрепанный Василь Макогоненко, прижимая к груди какую-то причудливую конструкцию, – пацюки-конкуренты!.. – Нет, – задумчиво говорит Изя; он с неменьшей нежностью обнимает футляр от скрипки, – это радикальное крыло УНА УНСО… или нет… это Совет Девяти… или… – Уберите этого шибздика, – стонет Василь. – Изька, – машинально говорит Ленка, – закрой рот. – Ложись! – орет мегафон. – Всем – ложись! – А, черт! Августа с размаху плюхается на землю. Ленка едва успевает укрыться за каменный стобик, как раздается глухой чавкающий звук и из окна вырывается волна горячего воздуха вперемешку со стеклом. Какие-то обломки, грациозно вращаясь в небе, разлетаются по самым причудливым кривым. – Во дает! – восторженно бормочет Изя. Августа медленно поднимается на колени. В волосах у нее запутался строительный мусор. Публика тоже постепенно встает, отряхивается, озираясь по сторонам. Поэт Добролюбов хлопочет рядом с Генриеттой, которой мешает подняться застарелый артрит. – Пусенька, ты не пострадала? Деловитые люди опутывают место происшествия яркой желтой лентой, оттесняя всех за пределы улицы. Августа напряженно смотрит себе под ноги. – Ты что, – говорит Ленка, – каблук сломала? – Должен быть здесь, – бормочет Августа. – Ага… Она наклоняется и поднимает с земли плоский камень. – Изенька, посмотрите, это та самая буква? – А то сами не видите, – мрачно говорит Изя, пиная ногой обод – тот откатывается в сторону, мигая белыми глазами. – Ах ты, – говорит Ленка, укоризненно качая головой и глядя в пространство, – ах ты, злобный сукин сын… За углом они натыкаются на скульптора Макогоненко. Он отхлебывает коньяк из бутылки, которую дрожащей рукой поддерживает корреспондент Сахаревич, и стонет: – Полный абзац! Десять лет! Десять лет бессонного труда! – Да, – соглашается Сахаревич, – но какая реклама! – И верно, – задумывается Макогоненко. – Пошли выпьем, что ли… я угощаю. – И как ты думаешь, – горько спрашивает Ленка, – все затеял этот неупокоенный мерзавец? |