Рагнер сел на стул, подозвал собаку и стал ее гладить, хмуро глядя в пол.
– Так что вы собираетесь делать, герцог Раннор?
– Собирался… – с досадой в голосе ответил Рагнер. – Сейчас не знаю. В любом случае – выкраду ее. Не спрячут ее от меня нигде. Лишь бы не было поздно…
– А что собирались сделать? – не сдавался брат Амадей.
– Что-что, – вздохнул Рагнер и, не отнимая руки от собачьей головы, откинулся на спинку стула. – С Иваром я разругался и ухожу из Элладанна. Едва не убил его… Но Маргариту я не брошу. Думал, в Нонанданн пока отойти. Тот рыцарь, что там за главного, он не такой, как этот шепелявый козел-король. Но Нонанданн далеко – два-три дня пути… Незаметно не вернешься. Считал, у меня есть время, а и его нет, – закрыл Рагнер глаза и поморщился.
– А Левернский лес вам не подойдет? Он на юге. Там можно спрятаться и понаблюдать, как король Ладикэ попадет в ловушку.
– А он попадет? – оживился герцог.
– Это лишь предположение – наверняка знает один Бог. Теперь я могу вам сказать, когда вы покидаете Лиисем, можно ли доверять Ортлибу Совиннаку. «Никогда» – вот мой уверенный ответ. Я много чего слышу на исповедях, – вздохнул брат Амадей. – Этого я вам не могу открыть – эти тайны умрут со мной. Скажу то, что и так известно всем, кто жил в Элладанне двадцать два года назад. Нрав у герцога Альбальда Бесстрашного был чрезвычайно жесток – людей вешали, сжигали и калечили за ничтожные провинности. Бывший градоначальник задумал заговор и посвятил в него того, кто заменил ему погибшего сына, тридцатилетнего Ортлиба Совиннака, молодого судью Элладанна. Вот только Совиннак предал того человека, кто дал ему образование и поддержку, сдал Альбальду Бесстрашному того, кого и сам называл отцом. И всё ради должности, чтобы самому стать градоначальником, – за это покойный герцог-отец клеймил Ортлиба Совиннака своей печатью в голову, дабы самому помнить и дабы Совиннак не забывал об участи предшественника… Спустя несколько лет Ортлиб Совиннак женился на внучке своего благодетеля и… он виноват в ее самоубийстве не меньше нее самой. Печать в голову означает, что человек предаст ради выгоды даже своего отца. Выгоды предавать герцога Альдриана у Совиннака нет никакой: вывод напрашивается сам по себе. Но, конечно, я могу ошибаться…
Рагнер встал, прошелся по комнате и замер у окна. Несколько минут он смотрел на эшафот, затем снова вернулся к кровати и сел на стул.
– Лес – это интересно, – спокойным голосом сказал он. – Только я его не знаю, в отличие от местных. Там вся знать охотится, я слышал…
– Я могу помочь вам. Я много лет собираю травы в Левернском лесу, хорошо знаю лес, даже лучше, чем аристократы: они в глубину уже давно не забираются, только до озера. Горожанам тоже пока еще нечего делать в лесу. Никто вам там не помешает, если зайти далеко в чащи, но с вашими боевыми орудиями туда точно нельзя.
– Катапульты и прочее – отправлю в Нонанданн, – махнул рукой Рагнер. – И всех баб туда же отошлю. А ты доедешь до леса? – с тревогой спросил он праведника. – Не помрешь? Бок твой как? Телега тоже не пройдет в чащу.
– Я немного могу ходить. Думаю, что и на иноходце смогу держаться.
– Ладно, спасибо, – серьезно и медленно сказал Рагнер, смотря на священника так, словно видел его впервые. – Почему решил помочь? Ответь, прошу, честно.
– Причина не одна, герцог Раннор. Вы и сестра Маргарита мне жизнь спасли – мне бы отплатить добром полагается. Еще я не желал бы, чтобы эта девушка нашла такой же выход, как первая супруга Ортлиба Совиннака. И третья причина… Я боюсь, что может пострадать еще одна дама, моя дорогая подруга. Она очень близка с сестрой Маргаритой, и если та ей всё расскажет, то моя подруга не станет молчать. Я ее слишком хорошо знаю. Она пойдет прямо к епископу Камм-Зюрро! И одновременно в свою могилу, – шумно вздохнул брат Амадей.
– Да это та самая, которую ты любишь! – немного повеселел Рагнер и прищурился. – Помнишь наш разговор?
– Я священнослужитель и всех люблю, герцог Раннор, – ласково ответил брат Амадей.
– Не начинай, прошу! – скривил лицо Рагнер. – Впервые был похож на человека, а сейчас опять мне тут про Бога и веру начнешь… Не надо. Про это не со мной.
– Вы сильно заблуждаетесь, – широко улыбнулся брат Амадей. – Я узрел свечение у вас над головой в тот раз, когда вас впервые увидел. Утром, помните?
– Ты меня демоном тогда назвал, – глядя на праведника как на дурака, произнес Рагнер. – Вот это я хорошо помню. Тыкал в меня пальцем и орал это.
– Я не на вас показывал, а на того, кто был за вашей спиной. Как человек, только весь красный и не из людской плоти. И еще с крыльями… черными, как у ворона, – вспоминал праведник, устремив взгляд в никуда. – И он двигался… как демон: пропадая и появляясь… Я его видел слабо, как мельтешение, но я изучал Демонологию, и такое движение верно указывает на демона, ведь когда они предстают перед людьми, то их оболочка соткана из Воздуха, а не из Огня.
Рагнер раздраженно сжал рот.
– Соолма наверняка уже дала тебе снотворный порошок. Эти грибы, из каких он сделан, они зовутся «башмачок ведьмы». И не то увидишь, если не заснешь. А можно так далеко зайти в ведьмовской обувке, что назад уж не вернуться. Так что всё просто. Нет у меня свечения и быть не может.
– И еще был запах… – продолжал брат Амадей, не обращая внимания на слова герцога. – Неприятный… Даже не знаю. Кровь и… Кровь и пот.
– Это от тебя и от твоей рясы воняло, – ухмыльнулся Рагнер. – И не знаю, чем сильнее: кровью или несвежим телом. Не мылся, поди, пока молился днями и ночами? Щетина у тебя на роже уже дня три-четыре как не знала ножа.
– И правда… – моргая, смущенно улыбнулся брат Амадей. – Я тогда совсем во времени потерялся.
– Завтра еще поговорим. Только не про святых и демонов…
Рагнер поднялся на ноги, кликнул Айаду и направился с собакой к двери.
– Лес – это может быть очень даже кстати, – пробормотал он.
В коридоре Рагнер увидел Лорко, сидевшего на полу напротив Ольвора и Сиурта. У троих мужчин не было игральных карт ни в руках, ни на столе. Крикнув рыжеватому парню, чтобы тот шел спать, Рагнер вернулся к себе и стал собирать вещи, разделяя их на две кучи. Два платья Маргариты, ее белье, зеркальце с гребнем и учебники он сложил в ларь, что отправлялся в Нонанданн. Маленькую керамическую свинку он, подумав, убрал в свой кошелек. Оставалась лишь желтая роза в стеклянном кувшине. Рагнер подошел к столу, обхватил рукою пышную, ничуть не тронутую увяданием, чашу цветка и провел большим пальцем по тугим, бархатистым лепесткам, невольно вспоминая нежные щеки любимой девушки, каких он так любил касаться.
«Значит… Меркуриалий, – думал он. – Десять дней с сегодняшним днем осталось… Не много, но и не так уж и мало. С первым днем празднества до ночи все одиннадцать дней…»
– Айада, – присел возле собаки Рагнер. – Ты и твоя подушка тоже отправитесь с Соолмой в Нонанданн. Не переживай, – стал он обеими руками трепать ее за шею. – Я вернусь, не бойся… И домой потом… В Брослос сначала, к моей супруге и паучьей черепахе: у меня там важное дело появилось, а уже потом домой, в наш Ларгос.
