– Всё? – улыбаясь, спросил Адальберти.
– С моим нравом да при моей семье – это много. Есть еще Мира́на – как «благоухающая миррой». Она мне не родня, но эта сиротка родилась у меня на руках, и я стал ее вторым отцом. Она очень красива… Ну так что мне сделать для Алайды?
Принц Баро вновь поднял бокал – Рагнер последовал его примеру.
– Твоему королю передать письмо, а принцессе жемчужину. До сличения гороскопов я желал бы оставить сватовство в тайне. Но, в любом случае, я прибуду с сыном на большом корабле около Сатурналия – если не выйдет с женитьбой, просто поглядим на Лодэнию. Терпит твой развод полгода?
– Вполне, – задумался Рагнер. – Я и не рассчитывал его раньше получить. Только, Адальберти, я в Ларгосе буду. Это маленький городок. Твой большой корабль туда поместится?
– Поместим, – усмехнулся Адальберти, и мужчины выпили. – Буду рад повидаться снова! И выкуп тебе тогда же в твой Ларгос привезу!
– Раз будешь к Сатурналию, то на Возрождение тоже оставайся, а то и дольше: в Банэйском море до самой восьмиды Смирения айсберги плавают – ночью даже не заметишь, как наскочишь на такой риф… В первых числах третьего года мой двэн Эккварт женится на бронтаянке, принцессе Геллезе. А после устроят рыцарский турнир. Зимой! Так что скучной твоя поездка не станет. И Аттардийский Лис, скорее всего, прибудет. Лодэния за раз столько высоких гостей давно не принимала, – улыбался Рагнер довольному Адальберти. – Король Бронтаи с сестрой, принц Баро с наследником и герцог Аттор Канэрргантт – и тоже наверняка с сыном! Да и для нашей самой северной страны, всего три цикла лет назад принявшей веру, первый визит принца Баро сам по себе станет незабываемым событием!
________________
В начале восьмого часа Рагнер распрощался с принцем. В приподнятом настроении он шел мимо телег к ратуше: уже через день наступала пора покидать Элладанн, а завтра должны были прибыть из Нонанданна Соолма и Айада. День венеры обещал заполниться приятными хлопотами: прощальным пиршеством, чествованием героев и награждениями. Возвращаться домой с победой Рагнер Раннор любил так же сильно, как открывать новый военный поход.
«Неужели это было в последний раз? – оглянулся он у прохода в ратушу на чужой город и на огромный храм Возрождения. – Да, было в последний раз, – кивнул он храму. – Раз дал слово, то приходиться его держать. Довольно с меня пилул победы и опьяненного ими разума… Я найду, чем заняться и в мирной жизни… Что же, Лодэтский Дьявол погиб в Орензе, и я не буду по нему скучать. Ну, может, самую малость».
Глава XXXI
30 день Нестяжания, 2 год, 40 цикл лет
Существовала легенда о таинственном Алериа́не Нулоа́-о-Эзо́йн, искусном врачевателе «каких свет не знал», астрологе и алхимике из королевства Толидо́. Он утверждал, что разгадал тайну символов, что дал металлам Божий Сын, и составил из них иной сатурномер, позволявший любому человеку переродиться в плоть своего, пока еще бездушного, ребенка: раз в году каждый имел возможность «переплавить» обычную воздушную душу в ту, что имела бы четыре стихии, и в итоге переродиться божеством. Однако сначала алхимик располагал четырьмя разными вариантами времени, и какой из них был верным, предстояло установить опытным путем. Три раза его постигала неудача: испытуемые гибли мучительной смертью в точное время, но младенцы не приобретали удивительного свойства крови – растворяться на коже человека. Четвертым испытуемым стал престарелый граф Дофи́р-о-Лотто́й из того же королевства Толидо – и окончилось то убийство новой неудачей. Сам алхимик был вынужден скрываться, поскольку семья графа пожаловалась Экклесии. Чего только не начали злословить о врачевателе, спасшем множество жизней и бедным, и богатым: сплетничали о демонах, о языческих ритуалах, о человеческих жертвоприношениях и о преступных сношениях, – где была правда, а где вымысел, стало уже непонятно. Экклесия напала на след Алериана Нулоа-о-Эзойн в Элладанне, спустя почти пятнадцать лет с убийства графа Дофир-о-Лоттой: старика-алхимика узнал и выдал судья, отца которого Алериан Нулоа-о-Эзойн когда-то излечил. Вот только алхимика и его молодую супругу нашли отравленными, его годовалый сын при этом исчез, и, конечно, люди стали верить, что колдун успел передать мальчику душу. Так ли это и куда исчез ребенок, осталось неизвестным. Если бы он выжил, то на втором году сорокового цикла лет ему бы исполнилось тридцать девять лет.
Того, кто выдал Экклесии алхимика, звали Аэ́лло Ампелинна́к. За помощь Экклесии и за то, что тот поставил закон выше личной благодарности, Альбальд Бесстрашный сделал этого судью градоначальником. Тогда же будто кара звезд сошла на Аэлло Ампелиннака и на всю его семью: сперва умер его единственный сын, дочь оказалась обезображена появившимся на лице красным пятном, а больше детей у него не родилось. Спустя шестнадцать лет герцог Альбальд повесил этого градоначальника с другими заговорщиками в окнах ратуши и стер его имя из Истории, поэтому лишь старожилы помнили, с чего всё началось и чем закончилось. Да и закончилось ли? Вскоре после казни Аэлло Ампелиннака, его дочь ушла в монастырь, ее супруг покинул Элладанн со всей родней, но ураган потопил их корабль в Лани, и из всей семьи чудом выжила одна шестилетняя девочка, да и она будто вернулась с того света иной – ужас и потрясение начисто стерли ее память. Комнату в ратуше, в окне какой десять дней висело тело Аэлло Ампелиннака, новый градоначальник Элладанна, Ортлиб Совиннак, превратил из кабинета в спальню – ту самую спальню, где ночевал он один и где стояла красная кровать. Поговаривали, что там он играл в шахматы и разговаривал сам с собой.
________________
Утренний полумрак светлел. Маргарита, прикрыв веки, еще вздрагивала от сладких мурашек, скатывавшихся вниз по позвоночнику. Рагнер отрывисто дышал ей в ухо, водил носом по ее затылку и шее, отчего она, нежась, поднимала плечо вверх, улыбалась и пыталась улизнуть от этих щекочущих прикосновений. Опустив ресницы, она растворялась в томлении, и ей казалось, что ее тело состоит из легкого утреннего тумана. Рагнер потянул ее назад, уложил спиной на подушки, а сам, нависая сверху, стал освобождать от золотистых волос лицо и плечи любимой. Зеленые глаза смотрели в карамельно-карие и общались друг с другом без слов. Насмотревшись, Рагнер прилег рядом на бок. Маргарита ему улыбнулась и, зажмурившись, потянулась всем телом – и ее тут же обхватили сильные руки.
– Последний раз на этом красном ложе, – закрывая в удовольствии глаза, проговорил Рагнер. – Я буду по нему скучать.
– А я ничуть нет, – прошептала Маргарита, глядя на алый платок посередине верхней перекладины. – У тебя в Лодэнии на кроватях лиц, надеюсь, нет…
– Надеюсь, что не появились, – открыл он глаза и тоже посмотрел на платок. – Подглядывает? – шутливо сжал губы Рагнер.
– Это не смешно. То, что ты рассказал про того бродягу…
Рагнер поцеловал ее, не давая договорить.
– Слышу Айаду, – вздохнул он, отрываясь от девичьих губ. – Крадется к кровати… Сейчас меня будут терзать муки: и тебя не хочу покидать, и собака соскучилась, а я по ней.
