Книга Дохлый таксидермист, страница 100 – Мария Самтенко

Они отвернулись друг от друга, оставшись каждый при своем, но не желая ссориться при посторонних, и одновременно посмотрели на Распутина.

Тот многозубо улыбался в бороду-мочалку.

— Может, вы выпьете чаю?

— Мы, наверно, пойдем, — неуверенно сказал Евгений Петрович. — Мы убедились, что вы желаете Ване только добра, и… — он осторожно посмотрел на соавтора, проверяя, сколько тому еще нужно времени, чтобы остыть. А то, может, остаться на чай с Распутиным безопаснее.

— И только ему, — добавил Ильф с чуть заметной иронией. — Остальным окружающим нет.

Распутин снова хрюкнул в бороду. В такие моменты он начинал выглядеть как самый обычный, нормальный мужик из глубинки: добрый, грубоватый и немного неряшливый. Петрову он даже нравился, но ровно до тех пор, пока не принимался сверкать глазами и корчить из себя актера древнегреческой трагедии со всеми его «грех лег на меня», «это могло исцелить» и «вы же можете это понять».

— Ну, конечно, я вам не нравлюсь, — недовольно сказал Учитель. — А, плевать, я все равно нравлюсь Ваньке. Ну, только честно признайтесь, я не переношу вранье. Оно не угодно Господу.

Ильф снова закатил глаза, на этот раз так, что Распутин это увидел, а Петров сел обратно и честно признался, что лично он еще ничего не понял, потому, что не имел возможности посмотреть на Учителя без его чертовой клоунады. Вот как началось с идиотских представлений по паспортным именам, так дальше и пошло.

— Давайте без «черта», накликаете, — одернул его Учитель. — Сначала ругаются как сапожники, а потом удивляются, что в жизни одни органы половые. Сидите, сейчас я поставлю чайник и расскажу вам кое-какую информацию для вашего товарища Ганса Гросса.

21.08.1942.

г. Москва, дворницкая по адресу Средний каретный переулок, 4.

Е. П. Петров (Катаев).

Распутин посмотрел на соавторов, убедился, что они достаточно заинтригованы и не собираются уходить, скинул сапоги и скрылся в соседней комнате — чем невольно подтвердил предположение Петрова, что их принимают в прихожей.

— Своеобразный тип, — прокомментировал Ильф.

Евгений Петрович кивнул, соглашаясь, и бросил на соавтора осторожный взгляд:

— Вы очень сердитесь?..

Ильф покачал головой и с насмешливой улыбкой протянул ему руку:

— Забудем, Женя. Я не могу упрекать вас в том, что вы цените душевное равновесие Приблудного больше, чем мое.

— Ну, это невозможно!.. — возмутился Петров, но руку пожал. Инцидент был исчерпан.

Учитель принес чашки и маленький заварочный чайничек с наполовину отколотым носиком, потом притащил еще большой помятый чайник с кипятком, разлил по чашкам:

— Ваня с сахаром где-то ходит, но у меня есть миндальные пирожные.

Он снова сходил в комнату, принес тарелочку, сунул ее Ильфу, предлагая выбрать пирожное, и принялся расхваливать их словами «Отличные пирожные, совсем как те, в которые мне в шестнадцатом году насыпали цианистого калию! Только там, кажется, были эклеры. Знаете, они теперь для меня как Тело Христа. Хотя цианид все равно не подействовал, пришлось того, револьвером».

— Вам обязательно нужно познакомиться с Гансом Гроссом, он любит такие шутки, — небрежно заметил Ильф, принимая тарелку. Соавторы взяли по пирожному и застенчиво вытерли пальцы о салфетку.

— А мы знакомы, он меня допрашивал после убийства моего царя, — вздохнул Учитель. — Этой весной. Он мне всю кровь выпил, вурдалак фаши…