Книга Черный крестоносец, страница 32 – Алистер Маклин

Еще я думал о Мари Хоупман. Но не как о человеке, а как о проблеме. Мрачные предчувствия, владевшие ее разумом, мало что значили сами по себе, однако они служили симптомом кое-чего другого. И теперь я уже не сомневался, чего именно. Она была больна, не душевно, а физически: череда нелегких перелетов из Англии в Суву, затем ночь на борту шхуны, а теперь еще и тут. Добавим к этому серьезный недосып и недоедание и в довершение всего сильное физическое изнурение – все это понизило сопротивляемость ее организма и сделало уязвимым перед чем угодно, начиная от лихорадки и простуды и заканчивая старым добрым гриппом. После вылета из Лондона она могла подхватить любую инфекцию. Мне не хотелось даже думать, каким может быть исход, если она проведет еще одни сутки в мокрой одежде на обдуваемом всеми ветрами рифе. Или даже половину суток.

Иногда мои глаза так уставали от попыток рассмотреть что-либо в темноте через пелену дождя, что у меня начиналось нечто вроде легких галлюцинаций. Я вдруг видел вдали расплывающиеся от дождя огни. Но это еще полбеды. Когда мне показалось, что я слышу голоса, я решительно зажмурился и попытался заставить себя уснуть. Правда, заснуть, когда ты сидишь сгорбившись на канистре из-под воды, задачка не из легких. Но где-то за час до рассвета мне все-таки это удалось.

Проснулся я от обжигающего солнца, палившего прямо в спину. До меня донеслись голоса, и на этот раз они мне не послышались. Когда же я открыл глаза, то взору предстало самое замечательное зрелище.

Мари пошевелилась, пробуждаясь ото сна, и я стащил с нас одеяло. Мы очутились в восхитительном, ослепительном, завораживающем мире. Перед нами простиралась безмятежная, купающаяся в солнечных лучах панорама невероятной красоты, при виде которой прошедшая ночь казалась лишь мрачным кошмаром.

Цепь коралловых островов и рифов самых немыслимых оттенков зеленого, желтого, фиолетового, коричневого и белого цвета протянулась с обеих сторон от нас, как два огромных изогнутых рога, окружавшие огромную лагуну сверкающего аквамарина. А за этой лагуной лежал остров самой причудливой формы, какую мне только доводилось видеть. Как будто чья-то огромная рука разрезала пополам такую же гигантскую ковбойскую шляпу и выбросила одну из половинок. Самая высокая точка находилась на севере, где скала вертикально спускалась к морю. На востоке и юге склоны горы круто обрывались вниз (и я предположил, что на западе была точно такая же картина). Широкими полями шляпы служила пологая равнина, сползающая к побережью из сверкающего белого песка, от вида которого даже в этот ранний час и с расстояния в три мили у меня заболели глаза. Сама гора, казавшаяся яркой, сине-фиолетовой в лучах восходящего солнца, была полностью лишена растительности. Равнинная местность у ее подножия также выглядела пустынной, лишь кое-где росли редкий кустарник и трава, а у самого берега виднелись пальмы.

Но пейзажем я любовался недолго. Мне хочется думать, что при других обстоятельствах я, как и любой нормальный человек, смог бы воздать должное красоте этих мест, но не после дождливой и холодной ночи на голом рифе. Намного больше меня заинтересовало каноэ, которое стрелой скользило по зеркальной глади зеленой лагуны.

В каноэ сидели двое, оба – крупные коренастые темнокожие мужчины с копной густых курчавых черных волос. Их весла двигались синхронно, с такой скоростью вонзаясь в сверкающую водную гладь, что я едва мог поверить своим глазам. Они неслись так стремительно, что слетавшие с их весел брызги переливались всеми цветами радуги в лучах восходящего солнца. Подплыв к рифу ярдов на двадцать, гребцы опустили весла в воду, замедлили ход, развернулись и остановились ярдах в двадцати от нас. Один из мужчин спрыгнул, оказавшись по пояс в воде, вброд добрался до рифа и ловко забрался на него. Он был босым, но острые кораллы, похоже, не вызвали у него никаких затруднений. Лицо его выражало нечто среднее между изумлением и благодушием, и со стороны такая гримаса могла показаться даже комичной. Удивление у него вызвала пара белых людей, очутившихся спозаранку на рифе, а радовался он миру, который казался ему прекрасным. Такие лица нечасто можно встретить, но, увидев их, вы уже ни с чем их не спутаете. В конце концов благодушие и радость окончательно вытеснили изумление. Он улыбнулся во весь рот ослепительной улыбкой и сказал что-то, но я не понял ни слова.