Книга Черный крестоносец, страница 60 – Алистер Маклин

Пару минут мы сидели молча со скорбными лицами, отдавая последнюю дань уважения этому оплоту собачьего человеколюбия, а затем приступили к ланчу.

Когда я проснулся, было еще светло, но солнце уже скрылось за склоном горы. Я почувствовал себя свежим и отдохнувшим, и, хотя отек на руке все еще не сошел, мучительная боль, от которой я страдал все утро, стихла, и я почти не ощущал никакого дискомфорта, пока не начинал ею шевелить.

Мари еще не вернулась. После ланча они с профессором и двумя молодыми фиджийцами отправились ловить каранкса (понятия не имею, что это за рыба), а я вернулся в постель. Профессор пригласил и меня тоже, но исключительно из вежливости. Тем днем у меня не хватило бы сил вытащить даже сардину. Поэтому они ушли без меня. Профессор Уизерспун высказал свои сожаления, извинился и выразил надежду, что я не возражаю против его прогулки с моей женой. Я пожелал им хорошо провести время, и он как-то странно посмотрел на меня. Смысла его взгляда я так и не понял, и все же у меня возникло ощущение, что я допустил какую-то оплошность. Но как бы то ни было, он не стал долго сосредоточиваться на этой теме. Намного больше его интересовал каранкс. Ну и Мари, конечно.

К их возвращению я умылся, побрился и сумел привести себя в более-менее респектабельный вид. Каранкс в тот день не клевал, но, похоже, они не особенно расстроились. Вечером за столом профессор был в ударе – добродушный заботливый хозяин с неиссякаемым запасом интересных историй. Он изо всех сил старался нас развлечь, и, даже не обладая выдающимися дедуктивными способностями, я догадался, что старался он вовсе не ради меня или Хьюэлла, который сидел за столом напротив меня, угрюмый, молчаливый и отстраненный. Мари улыбалась, смеялась и говорила почти так же много, как и профессор. Похоже, она заразилась его обаянием и веселостью. На меня же его благодушие совершенно не подействовало. Перед дневным сном я целый час все тщательно обдумывал и пришел к ужасающим выводам. Меня не так легко напугать, но я хорошо знаю, когда стоит пугаться. И смертный приговор, пожалуй, самый подходящий повод для испуга. А в том, что мне вынесли смертный приговор, сомнений почти не оставалось.

Когда обед закончился, я встал, опираясь руками на стол, потянулся за костылями, поблагодарил профессора за угощение и сказал, что мы больше не можем злоупотреблять его добротой и гостеприимством. Добавив, что нам известно, какой он занятой человек. Профессор начал возражать, но не слишком активно, и поинтересовался, не прислать ли к нам домой книг. Я ответил, что мы будем ему очень признательны, однако сначала мне хочется пройтись немного по пляжу. Он зацокал языком и спросил, не слишком ли я перетруждаю себя, но, когда я ответил, что ему достаточно выглянуть в окно, чтобы убедиться, насколько экономно я стараюсь расходовать свои силы, он после некоторых колебаний согласился со мной.

У меня возникли определенные затруднения на спуске с крутого пригорка к пляжу, зато потом передвигаться стало легко и просто. Песок был сухой и плотно утрамбованный, костыли почти не проваливались в него. Мы прошли пару сотен ярдов по пляжу, стараясь оставаться в поле зрения профессорских окон, пока не оказались на краю лагуны. Там мы сели. Луна, как и прошлой ночью, то ярко светила, то скрывалась за набегающими облаками. Я слышал далекий шелест волн, разбивающихся о рифы в лагуне, и слабое шуршание листьев пальм, покачивающихся на вечернем ветру. И никаких экзотических запахов, характерных для тропиков. Вероятно, фосфатная пыль уничтожила всякую жизнь, кроме самых выносливых растений и деревьев. Я ощущал только запах моря.