Книга Жестокие игры, страница 126 – Диксон Уиллоу

— Нет, никогда не хотел. — Он хихикает. — Но, с другой стороны, я никогда раньше не был с парнем, никогда не хотел, чтобы меня трахнули, и определенно никогда не думал о том, чтобы носить чужую сперму как знак отличия, но вот мы здесь. — Он снова хихикает. — Черт, тебе стоило только включить свой властный характер, и я практически растаял, и с радостью поблагодарил бы тебя за то, что ты душил меня своим членом, если бы ты меня об этом попросил.

— Поблагодарил бы меня, да? — дразню я и провожу кончиком носа по его ушной раковине.

Он издает жаждущий стон, от которого мой уставший член задрожал от интереса.

— Жулик. Ты же знаешь, что это одна из моих эрогенных зон.

— Ага. — Я делаю это снова.

Он дрожит и впивается ногтями в мою спину. Небольшие полумесяцы боли приятно ощущаются на моей остывающей коже.

— Что скажешь, младший брат? — Я слегка кусаю его мочку уха. — Ты поблагодаришь меня за лучший член в твоей жизни?

— Ну, это единственный член, который я когда-либо получал, — игриво возражает он. — Но, конечно. Спасибо, что дал мне лучший член в моей жизни, старший брат. — Он издает озадаченный смешок.

— За что это было?

— Просто подумал, как смешно, что я тебе все это рассказываю. Мой мозг говорит: «Заткнись, рот», а мой рот отвечает: «Ха-ха, нет». — Он смеется. — Но, с другой стороны, я дважды, нет, трижды умолял тебя трахнуть меня и поблагодарил тебя за это, так что какая разница в нескольких правдивых признаниях по сравнению с этим?

— Если тебе от этого станет легче, то ты единственный, кто когда-либо вызвал это во мне, — говорю я ему. Затем, просто потому что я могу, я прижимаюсь губами к его шее, где она соединяется с плечом, и несколько раз сильно всасываю ее.

Он выгибает шею и наклоняет голову в сторону, чтобы мне было удобнее.

— Так это не только у меня?

— Не только, — говорю я, а затем перехожу к нежному покусыванию его измученной кожи.

— Боже, как хорошо.

Прежде чем я успеваю увлечься, я отрываю рот от него и наблюдаю, как его кожа меняет цвет с розового на красный. Следы светлые по сравнению с теми, которые я оставил на нем сегодня утром, и мне приходится сдерживать желание покрыть ими весь его торс, чтобы все знали, что он мой.

Я жду, когда эта мысль вызовет у меня панику или замешательство, но этого не происходит.

Феликс мой, и он всегда будет моим.

— Так ты не со всеми такой? — тихо спрашивает он, явно не подозревая, о чем я только что думал, и смотрит на меня своими пронзительными глазами, которые станут моей гибелью.

— Нет. — Я поднимаюсь на локти, чтобы не давить на него своим весом. — Только с тобой.

Его улыбка неуверенная и милая, как будто он боится показать, насколько ему нравится эта идея.

— Только со мной?

— Только с тобой, — повторяю я.

Его улыбка широкая, яркая и такая чертовски счастливая, что у меня в груди что-то сжимается.

Я, может, и не понимаю, что происходит, между нами, или почему это происходит после многих лет взаимной неприязни, но я не могу отрицать, что заставлять Феликса улыбаться так же хорошо, если не лучше, чем злить его.

Не задумываясь о том, что я делаю, я прижимаюсь губами к его улыбающимся губам, а затем осторожно скатываюсь с него.

— Ты устал? — спрашиваю я, когда мы сидим на кровати лицом друг к другу. Уже поздно, и завтра нам нужно возвращаться домой, но он все еще под кайфом, так что есть большая вероятность, что он не скоро уснет.