Книга Жестокие игры, страница 128 – Диксон Уиллоу

— У меня был приступ паники. — Он прижимается ко мне. — Я пытался справиться с этим, но не смог. Я до сих пор не могу. Даже мысль о том, чтобы снова войти в воду, для меня слишком тяжела.

— О чем они? — тихо спрашиваю я.

— Понятия не имею. Они странные. Я не помню, что мне снится. Я помню только то, что чувствую перед пробуждением. Трудно объяснить, но это как страх, когда у тебя разрывается сердце. Как непреодолимый страх, смешанный с самым сильным горем, которое ты когда-либо испытывал.

— Как долго они у тебя?

— С детства. Они не случаются постоянно. Только когда дела идут плохо или когда я сталкиваюсь с чем-то серьезным.

— Ты знаешь, почему они начались?

Он не отвечает сразу, и я жду, чтобы посмотреть, расскажет ли он мне.

— Я видел, как умерла моя няня, когда мне было десять лет.

Я с трудом скрываю свое потрясение. Что за хрень? Почему я этого не знал?

— Мы были в парке, и ее укусила оса, пчела или какое-то другое летающее жалящее насекомое. По-видимому, она знала, что у нее аллергия на ос, пчел и прочее, но ее первая реакция была настолько слабой, что все решили, что это не страшно, и не дали ей ЭпиПен^[6]. — Он делает неровный вдох. — Кто-то вызвал помощь, но скорая добиралась почти полчаса, и к тому времени она уже умерла.

Он делает паузу. Я понимаю, что он хочет сказать еще что-то, поэтому молчу.

— Они начались снова после смерти моего отца и его семьи, — шепчет он. — Но они не ухудшались, пока на меня не напали.

Он прижимается лицом к моей груди, прижимая нос и давя так сильно, что кажется, будто он пытается слиться со мной. Он остается в таком положении несколько секунд, затем отрывает лицо от моей груди и испускает усталый вздох.

— Я не плакал, когда узнал о смерти отца и его семьи. И до сих пор не плачу, — шепчет он. — Что это говорит обо мне, что я не чувствую особой печали по поводу их потери, а больше расстроен из-за потери того, что они олицетворяли?

Я переворачиваюсь на бок и прижимаю его к своей груди.

— Я думаю, это говорит о том, что ты человек, и трудно заботиться о ком-то, кто не прилагал никаких усилий, чтобы заботиться о тебе или пытаться быть частью твоей жизни.

Он прячет голову под моим подбородком и продевает одну ногу между моими, как будто ему не хватает близости.

— Ты не думаешь, что я ужасен?

— Нет. — Я сдерживаю улыбку, когда он трется щекой о мою кожу и издает тихие, довольные звуки, похожие на мурлыканье. Он действительно маленький котенок, который нуждается во внимании. — Хочешь услышать мое честное мнение?

— Всегда. — Он слегка касается губами моей груди.

— Я думаю, что твой отец — кусок дерьма, который не заслуживает твоего горя.

Он замирает в моих объятиях, но я понимаю, что это потому, что он слушает, а не потому, что не согласен со мной.

— Семья — это больше, чем просто общий ДНК. Это значит быть рядом и поддерживать своих близких, несмотря ни на что. Если твой отец не смог этого сделать, пока был жив, то он не заслуживает твоего горя только потому, что умер. — Я рассеянно целую его мягкие волосы. — И есть разница между тем, чтобы быть отцом и быть папой.

Он фыркает от смеха, его грудь дрожит у моей.

— Это чертова правда. Он, может, и был моим отцом, но он никогда не был моим папой. Черт, твой отец был для меня больше папой, а я всего лишь ребенок его жены, а не его.