Книга Жестокие игры, страница 61 – Диксон Уиллоу

Я кладу планшет на стол и встаю.

— Лжец.

Он закатывает глаза и бросает на меня взгляд, который слишком дерзкий для человека, который забрался в мою постель, назвал меня именем другого мужчины и прижался своим обнаженным телом к моему.

— Скажи мне, кто он.

— Не заставляй меня говорить, — стонет он.

— Сказать что?

— Сказать что? — повторяю я, когда он только качает головой, а его щеки покрываются румянцем.

— Тедди был моим плюшевым мишкой, — бормочет он.

Между нами воцаряется тишина.

— Ты меня разыгрываешь? — Я не могу сдержать улыбку. — Ты думал, что я твой детский плюшевый мишка, и поэтому вторгся в мою постель и спал на мне.

Он стонет и закрывает лицо руками.

— Пожалуйста, скажи, что ты преувеличиваешь, и я просто спал с тобой. То есть, рядом с тобой. — Он поднимает голову и бросает на меня отчаянный взгляд.

— Нет. — Я сажусь на край кровати. — Ты настаивал на том, чтобы спать на мне, как одеяло в форме Феликса.

Он издает драматический стон и смотрит в потолок, как будто просит божественного вмешательства или молнии, которая сразила бы его и положила конец этому разговору.

Я снова смеюсь. Это одна из самых смешных вещей, которую я когда-либо слышал.

— Конечно, я это сделал, — ворчит он.

Он замирает, затем его глаза расширяются, он подтягивает одеяло и смотрит на свои колени.

— Убей меня, — стонет он и бросает одеяло. — Просто убей меня сейчас же.

— Не паникуй, братишка. — Я похлопываю его по бедру. — Утренней эрекции нечего стыдиться. Как и того, что ты пытался потереться обо мне ранним утром.

— Нет. — Он качает головой. — Нет, ты врешь.

— Нет. — Я специально произношу это громче, чтобы его раздражать. — Это было сразу после рассвета. Это был веселый способ проснуться. Другой вид члена, чем тот, что можно найти на ферме, но все равно эффективный.

— Это все, что я сделал? — Он морщится, как будто хочет убрать это из головы заранее.

— Ты спрашиваешь, кончил ли ты на меня? — Я снова поглаживаю его ногу. — Нет. Ты не кончил.

— Слава богу, — выдыхает он.

— Ты был очень увлечен, — продолжаю я. Можно и поиздеваться над ним немного. — Не переставал стонать и издавать эти маленькие звуки, как будто ты давился моим членом.

Он сглатывает и смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

— Ты помнишь это? Как ты был возбужден? Как тебе нравилось, когда мой член был в твоем рту?

Он ничего не говорит, но жар в его глазах и то, как растет бугор на простыне, говорят мне все, что мне нужно знать.

— Но знаешь, что меня разбудило? — спрашиваю я. — Опять же, молчание означает «да».

Он ничего не говорит.

— Это были не стоны и не твои сухие толчки. Это было вот это. — Я наклоняю голову в сторону и опускаю воротник рубашки, чтобы показать ему слабые следы укусов на плече.

Он прикрывает рот рукой, и на секунду я не могу понять, он лишен дара речи или просто испуган до смерти.

— Это был отличный способ встретить утро, — продолжаю я и опускаю рубашку на место. — И я почти уверен, что ты открыл во мне новую извращенную сторону, когда крутился надо мной.

Он опускает руку, его глаза широко раскрыты от удивления, он смотрит на меня, как будто не может решить, я его разыгрываю или нет.

Тогда я понимаю, как легко читать Феликса, когда на нем нет этой дурацкой пустой маски. Нужно только знать, как вызвать у него такие реакции.