Книга Соленый ветер Ле Баркарес, страница 35 – Мила Дуглас

Стены поплыли. Белые халаты медсестер за дверью… Резкий запах антисептика, хлорки… Он ударил в нос, неумолимый, знакомый.

Не больница. Хоспис. Тот же запах, но гуще, тяжелее, пропитанный тленом и безнадегой. Мама. Ее кровать. Белая простыня, сливающаяся с прозрачной кожей. Белый халат врача, его губы шевелятся: «паллиативная помощь», «качество времени», «будьте сильной». Ее рука в моей – легкая, как перышко. Этот запах… Он везде. Он – конец. Как быть сильной, когда весь мир рушится?

– Нет… – вырвалось хрипом, бессмысленно, из глубины детского ужаса. – Нет… Мамочка… не надо… не уходи!

Я зажмурилась, отчаянно мотала головой, пытаясь отогнать призрак. Но запах! Вид белых халатов! Все слилось в один ужасающий водоворот. Дыхание перехватило. Сердце колотилось, как бешеное. Здоровой рукой вцепилась в простыню.

– Не умирай… пожалуйста… не оставляй меня одну…

Рыдания. Глухие, сдавленные, сотрясающие все тело. Волна старого горя, смешанная с новой болью и беспомощностью, смыла последние плотины. Я сломалась полностью перед Этьеном.

Он замер. На его лице – растерянность, сменяющаяся мгновенным, острым пониманием. Он не бросился обнимать. Не засыпал пустыми утешениями. Он сделал единственное возможное: твердо, но без резкости, положил свою большую, теплую ладонь мне на лоб. Шершавая кожа. Неожиданное, живое тепло. Жест не любовника. Жест опекуна. Человека, берущего ответственность в момент чужого крушения.

– Тихо, – сказал он почти шепотом, но так, что слово пробилось сквозь рыдания. – Тихо, Аннет. Ты не там. Ты здесь. В больнице. Рука сломана. Ты будешь в порядке. Дыши.

Его рука не двигалась. Якорь в бушующем море паники.

– Медленно. Вот так, маленькая. Дыши.

Я пыталась, захлебываясь слезами, но ритм его голоса, эта странная, сдержанная твердость действовали. Рыдания стали глуше. Дыхание выравнивалось. Я открыла глаза, залитые слезами. Этьен смотрел на меня. Взгляд сосредоточенный. Без осуждения. Только внимание и непоколебимая уверенность.

В дверь вошел врач. Тот самый. Взгляд скользнул по мне, к Этьену, к его руке на моем лбу.

– Мсье Дюран?

Этьен кивнул, убирая руку, но не отходя.

– Можно поговорить? В коридоре?

Он взглянул на меня. Я кивнула. Они вышли. Дверь прикрыли. Слов не разобрать, но обрывки голоса врача: «…не только перелом… тяжелый психологический шок… состояние тревожное… воспоминания… обязательна психотерапия после выписки… Покой. Абсолютный. Никаких стрессов. Никаких триггеров. Постоянная помощь. Рука срастется… но психика…»

Голос Этьена в ответ, тихий, но четкий:

– …Понимаю… сделаю все, что потребуется…

Он вернулся один. В глазах – решимость. Подошел к кровати. Я чувствовала себя разбитой куклой.

– Доктор сказал, – начал он ровно, как доклад капитана о пробоине. – Гипс. Потом реабилитация. Месяц, минимум. Терпение.

Тяжелая долгая пауза.

– Но главное… Тебе нужен полный покой. И помощь. Специалист. Психотерапевт. После выписки. Это не обсуждается.

Я кивнула, не в силах говорить. Стыд и усталость накатили новой волной. Месяц? Как работать? Как сделать кадр? Как ухаживать за Манки?

Он смотрел на меня. На перекошенное лицо, на гипс, на больничный халат. И вдруг что-то дрогнуло в его строгом взгляде. Не нежность. Нечто другое. Сосредоточенная, почти отцовская ответственность.