Книга Соленый ветер Ле Баркарес, страница 36 – Мила Дуглас

– Сейчас тебе нужно спать, – сказал он, и в его тоне появились несвойственные нотки – мягкие, успокаивающие. Он аккуратно, не трогая больную руку, поправил одеяло у моего плеча. – Лекарство подействует. Спи. Я здесь.

– Этьен? А Манки? – голос слабый, как у ребенка.

– У Клеман. Все в порядке. Спи, Аннет.

Он не сел. Остался стоять у кровати. Часовой. Его присутствие не давило – оно защищало. Я закрыла глаза. Боль и лекарство уносили сознание.

Перед самым провалом в сон – легкий шорох. Шаги у двери. Тихий разговор. Потом… запах. Свежий, чистый, чуть терпкий, совсем не больничный. Я приоткрыла глаза.

На тумбочке стоял маленький букет. Не розы. Не гладиолусы. Лаванда. Скромные сиреневые цветы. Простые. Искренние. Как молчаливый знак: я понимаю. Я здесь.

Этьен стоял у окна, спиной к палате, глядя в черную бездну ночи. Плечи были напряжены под тонкой тканью рубашки. Он не обернулся. Но букет был здесь. Его немой ответ на весь этот день ада. Его клятва: я здесь. Я позабочусь.

Я закрыла глаза. Запах лаванды боролся с больничной стерильностью, но теперь в нем был островок мира. И я отпустила себя, проваливаясь в темноту. Последнее, что зацепило сознание – задумчивый профиль Этьена в свете уличного фонаря за окном и мысль, туманная и тревожная: Месяц… Как мы это переживем?

Возвращение домой было похоже на въезд в нерушимую крепость. Каменные стены дома Дюранов, дышащие меланхолией и тайнами, теперь казались единственным укрытием от невзгод. Этьен вел машину с осторожностью, объезжая малейшие кочки. Его профиль был сосредоточен, суставы пальцев белели от хватки на руле. Он молчал. Молча помог мне выйти, его рука под локоть – твердая опора без навязчивости. Он нес мою жалкую больничную сумку и тот самый букетик лаванды, все еще хранящими память о его молчаливом жесте в палате.

Внутри витал запах свежести и моря. Он провел меня прямиком в свою гостиную. Там ждало глубокое кресло с высокими подлокотниками и горой мягких подушек – явно не его спартанский выбор. Рядом – столик с графином воды, стаканом и таблетками по рецепту. Манки встретил нас тихим поскуливанием и тут же улегся у моих ног, прижавшись теплым боком к лодыжке, как живая грелка. Этьен кивнул на кресло:

– Садись. Отдыхай.

Он растворился на кухне. Скоро донесся размеренный стук ножа, запах легкого бульона. Он принес тарелку супа – прозрачного, с тонкой лапшой и россыпью зелени. Поставил на столик, поправил подушку за моей спиной, избегая взгляда. Движения точные, без суеты, но не лишенные тепла.

– Ешь. Пока теплое.

Я ела. Он убрал тарелку, принес чай. Затем устроился напротив, в свое привычное кресло, взял книгу – скорее, символ нормальности, чем для чтения. Его присутствие не давило, а охраняло. Он не допытывался, не лез с разговорами. Этьен просто был рядом. Эта молчаливая забота кричала громче слов: ты в безопасности. Я здесь. Я позабочусь. И под мерное дыхание Манки, в этой тишине, напряжение последних дней начало медленно отступать.

Но покой – не забвенье. Мысли о больнице, о флешбеке, о холодных врачебных рекомендациях висели в воздухе. Я отпила глоток чая. Звук фарфора, поставленного на дерево, гулко прокатился по тишине.

– Этьен… – голос сорвался шепотом, но не дрогнул. Он поднял взгляд от книги.