Книга Соленый ветер Ле Баркарес, страница 38 – Мила Дуглас

Он вернулся к креслу, взял книгу. Тишина снова опустилась на комнату, но теперь она была иной. Не хрупким перемирием после бури, а пространством, наполненным пониманием и твердым намерением. В ней звучало его забота, память о маминой тарелке, наполненной солнцем и жизнью. Пахло полевыми цветами и лавандой – скромными, но стойкими вестниками того, что забота многолика. Порой – как громовая команда «Ты будешь ходить!», а порой – молчаливое и почти нежное прикосновение.

Я откинулась на подушки, положив здоровую руку на теплую голову Манки. Боль в сломанной руке тупо ныла. Путь к исцелению рисовался долгим и трудным. Но впервые за многие дни я почувствовала, что иду по нему не одна. Что меня ведет рука, способная быть и несгибаемой скалой, и бережным прикосновением к хрупкому фаянсу. И это знание – что я не одна – начинало поддерживать изнутри, в самой глубине моей души.

Атмосфера в доме последние пару дней была рабочей. Как после шторма, когда разгребают последствия – медленно, осторожно. Я пыталась работать одной рукой, тыкая клавиши левой, как курица клюет зерно. Каждый штрих в кадре давалась втрое дольше. Раздражение копилось, тупое и беспомощное.

Этьен появился в дверях комнаты, оперся плечом о косяк. Взгляд скользнул по моей скрюченной позе, по беспомощной правой руке, по экрану, где курсор мигал с обреченным постоянством.

– Это не работа. Это пытка.

Ни критики, ни жалости.

– Тебе нужно отдыхать. Как сказала Мари.

Я вздохнула, откинувшись.

«Отдых» в четырех стенах с мыслями после сеанса у Мари (его психотерапевта, к которой он возил меня дважды в неделю) был не отдыхом, а новой скорлупой. Мари – антипод «толстяка-зеваки»: внимательная, с тихим голосом и глазами, видящими насквозь. Полезно. И выматывающее.

– Этьен, отдыхать можно по-разному. Ты хочешь меня оградить от всего. А сидеть дома – не мой вариант. А что еще с этой дурацкой рукой?

Я махнула гипсом.

Он помолчал, глядя, как Манки у моих ног перевернулся на спину, подставляя живот. Потом произнес, глядя в окно за моей спиной:

– Воздух. Нужен воздух. Дойдем до Лидии. Не быстро. Море спокойное.

Лидия. Легенда Ле Баркареса возвышалась над пляжем Гранд Плаж: гигантский океанский лайнер, намеренно выброшенный на берег в 1967 году. Этот дерзкий акт подарил курорту его самый узнаваемый символ. Теперь металлический исполин, медленно сливающийся с пейзажем, был главной достопримечательностью, свидетелем прошлого и необычным украшением настоящего.

Сегодня шли медленно. Я осторожничала, придерживая руку. Этьен шел рядом, не помогая, но и не уходя вперед, подстраивая шаг. Море лежало свинцово-серым листом под низким небом. Ветер был свежий, соленый, выдувал дурные мысли. Манки носился впереди, обнюхивая водоросли.

Лидия предстала во всей потрепанной красе. Высокий борт, кое-где облупившаяся краска. Палуба открыта. Поднялись по трапу внутрь корабля, который стал музеем, рестораном и даже танцплощадкой.

Этьен бродил молча, пальцы скользили по штурвалу, по обшивке, словно считывая память корабля. Здесь, среди железа и навигационных приборов, он был в своей стихии. Я стояла у иллюминатора, глядя на серую воду гавани, чувствуя себя чужой.

Мой голос дрогнул от неловкости, но я так мечтала спросить об этом: