Книга Соленый ветер Ле Баркарес, страница 41 – Мила Дуглас

– У Мари… было… как сдирать старую повязку. Тот больничный флешбек. Но… помогает. Как чистка раны.

Глоток вина.

– Она сказала, я крепче, чем кажусь. Что есть прогресс.

Повернулась к Этьену, ища его глаза, словно опору.

– Я сказала ей… что в следующем году. Когда сезон. Когда заживет все… Попробую. Войти в море. По щиколотку. А может… глубже. Если ты… будешь рядом. Как тогда. С дыханием.

Этьен замер. Нож завис над раковиной. Он медленно поднял взгляд. Ни удивления, ни скепсиса. Смотрел на меня долго. Потом кивнул. Один раз. Четко.

– Хорошо. Буду.

Вскрыл устрицу, поставил перед мной.

– Дышать научишься – войдешь.

Не гарантия победы. Гарантия присутствия. Стены, щита, руки, которая не даст утонуть.

Этьен допил вино, поставил бокал. Взгляд ушел на море, где солнечные зайцы плясали по воде.

– Ты искала место. Для жизни. Шесть месяцев аренды…И я не спросил – перенес твои вещи в свою спальню.

Замер. Пальцы забарабанили по грубому дереву. Он избегал моего взгляда.

– Ты пока не веришь мне. Думаешь, я могу… остаться только на одну ночь? Как и всегда?

Слова врезались. Воздух вырвался из легких. Сердце сжалось в ледяной комок. Он вытащил наружу мой новый темный страх. Не просто быть брошенной. Страх, что его «всегда» – железный закон, который не согнется даже для нее. Что ее доверие разобьется об его непроницаемые стены.

– Этьен… Я… Мне страшно.

Я подняла на него глаза. Беззащитность в них была оголенным нервом.

– Это не только про доверие к тебе. Это про… ужас, что я не выдержу. Не выдержу твоей тьмы, твоих уходов. Что наше прошлое – мое, твое, это проклятое море – снова нахлынет и смоет все.

Глубокий вдох. Вино внезапно показалось горьким.

– Мари неделю назад… посоветовала кое-что. Разобраться в чувствах. Не только к месту… к будущему. К… тебе.

Этьен насторожился. Взгляд стал острым и напряженным.

– Она сказала: «Рисуй. То, что пугает. То, что притягивает. Рисуй его».

Я заставила себя не отводить глаз.

– Она сказала, образы… они честнее слов. Что это может помочь… мне. И, возможно…даже тебе увидеть что-то.

Голос дрогнул.

– Я не прошу… позировать. Просто… можешь посидеть? На террасе вечером? Читать? Ремонтировать твои штуки? Как ты делаешь всегда. Пока я… попробую.

Он смотрел. Молчал. Он видел все: страх, отчаянную попытку найти спасение в красках и линиях, смелость этой просьбы, мою уязвимость – в гипсе, в дрожащем голосе, в этом шаге в неизвестность.

Его взгляд скользнул по моей руке, сжимающей бокал, по губам, слегка подрагивающим, задержался на глазах цвета осенней листвы.

– Аннет, мои штуки…да, ремонтировать всегда есть что.

Он взял из моей руки бокал и допил остатки вина. Поставил с глухим стуком.

– Давай на террасе. Когда снимут гипс.

Он встал.

– Пойдем. Пусть Жозе увидит, его «спесиаль» не пропали даром.

Он не сказал «да». Не улыбнулся. Но его «как обычно» было больше, чем согласие. Это был ритуал, в который он впускал нечто новое, хрупкое. Этьен принял мое оружие против страхов. Принял просьбу, спрятав ее в рутину, как драгоценность в футляр. Он протянул руку – знак, что наше «обычное» на террасе станет тихой революцией. Искра доверия, пробившаяся сквозь общую броню, зажглась под солнцем Ле-Ката.

Вечерний воздух на террасе был пропитан соленым дыханием моря. Внизу, за перилами, оно бушевало – темная, неумолимая стихия, грохот прибоя был постоянным, навязчивым фоном. Но здесь, под мягким светом лампы, мы с Этьеном существовали в островке света и странного, зыбкого спокойствия. Манки дремал в углу, его рыжий с подпалинами бок мерно поднимался и опускался под аккомпанемент тихого дыхания собаки. Между нами стоял мольберт, а в моих руках лежал уголь, холодный и шершавый на ощупь.