Онлайн книга «Соленый ветер Ле Баркарес»
|
– Этьен… Почему ты так… реагируешь? На все это. Я кивнула в сторону нашего дома – мои баночки, разговоры, терраса. – На то, что я… ну, женщина. Со всеми этими девичьими штучками. Улыбка не получилась. Он замер у штурвала, не поворачиваясь. Спина напряглась. Тишина на корабле стала гулкой. Даже Манки затих. Затем Этьен медленно обернулся. Не подошел. Остался у штурвала, как у щита. – Реагирую? Я… отгораживаюсь. Сглотнул. Челюсть напряглась. – Мать… после Люка… Имя брата прозвучало слишком громко в тишине корабля. – Она не просто ушла. Она… выжгла все. Связь. Сказала… Он замолк, будто слова застревали. – Что я… убийца. Он произнес его с ледяной четкостью, как приговор. – Доверие… Он резко отвернулся к иллюминатору, сильно сжав руку на штурвале –…к женщинам… Долгая пауза. Лишь ветер шумел вокруг корабля. Я не перебивала, смотрела на его опущенные плечи и внимательно слушала. – Сгорело доверие. Дотла. Бросил взгляд на меня – быстрый, острый. – Как верфи потом. Семейные. Он наконец поднял взгляд. В темных глазах не было боли, только глубокая, вековая усталость и… недоумение. – Легче не пускать. Никого. В пространство. В мысли. В… вот это все. Мотнул головой – все «девичье», хрупкое, что я принесла. Помолчал. Взгляд скользнул по моему лицу, гипсу, и недоумение усилилось. – А ты… Ты пришла. Со своими разговорами. Вопросами. С этой… навязчивой заботой. В голосе – не раздражение, а… удивление. – Баночки в душе. Этот… кружевной лоскут на сушилке. Отвернулся, будто ему неловко. – Ты не спрашивала. Ты… внедрилась. Как мидия в скальную трещину. Он сделал резкое движение рукой – не ломая, а как бы указывая на трещину. – И скорлупа… которую я… годами… Жест стал резче, рубящим. Этьен сделал глубокий вздох. –…треснула. Без предупреждения. Я замерла, не дыша. Не страх за себя – ледяной ужас за него. Тень его матери, проклявшей сына, казалось, встала, между нами, на палубе. Его слова – не любовь. А факт моего вторжения. Разрушение фортификационных сооружений. И в этой сдержанности Этьена – больше чувств, чем в любой мелодраме. – Этьен, и что… что ты чувствуешь? Когда скорлупа трескается? Он резко повернулся. На непроницаемом лице – растерянность, почти испуг. Он не может говорить о чувствах, слишком тяжело. – Чувствую? Я как голый. Как кожу содрали. Глупо. Отвернулся к иллюминатору, шаркая ногой по полу. – Но… да. Ты же под кожу забралась. Такого… Выдохнул, будто выталкивая признание. –…не было. Раньше… женщины. Были. Миг. Сегодня есть. Завтра – ветром унесло. Ни следа. Ни мыслей, где она, цела ли. Быстрый взгляд на гипс. – Ни этой возни с врачами, цветами. Его признание было грубоватым, без романтической шелухи. Не о любви. О сломанном порядке. Дискомфорте. Пугающей ответственности. В этой мужской манере – через отрицание чувств, быт, биологию – была искренность и сила. Он не умел иначе. Факт: я здесь, под его кожей. Тишина сгустилась, наполненная его неловкой правдой, моим потрясением и гулом корабля. Он стоял у иллюминатора, резкий профиль на сером небе, но напряжение в плечах чуть спало, словно сбросил груз. – Ладно, Аннет, пойдем. Скоро к Мари. И пора пить кофе на нашей террасе Шаг к трапу. Оглянулся, взгляд – на гипс. – Может… пока не до работы, посмотрим тот каталог с мебелью… Начнем ремонт в нашем доме? После кофе и Мари. Если рука не болит. |