Книга Соленый ветер Ле Баркарес, страница 46 – Мила Дуглас

Мы вышли в город позже, будто стремясь смыть послевкусие визита Рено простыми, обыденными вещами. Предрождественский Ле Баркарес дышал ожиданием праздника. Воздух пах жареными каштанами и пряным, согревающим глинтвейном, витрины сверкали гирляндами. Мы зашли в маленькое кафе, где стучали чашками и громко смеялись за соседним столиком.

– Он обязательно всем расскажет, – сказала я, размешивая сахар в эспрессо. Мои щеки все еще горели от утренних событий и его слов.

Этьен отломил кусочек круассана.

– Пусть рассказывает.

Он пожал плечами, но в его глазах мелькнула знакомая мне тень прежнего раздражения, быстро погасшая.

– Сплетни – интернациональное хобби. Особенно в преддверии праздников. Нужно чем-то занять себя, кроме поедания гусей.

Он говорил легко, но Анна видела, как Этьен следит за реакцией окружающих, как его плечи слегка напряжены под толстым свитером. Его публичное заявление риелтору было огромным шагом. Я протянула руку через стол, коснувшись его пальцев.

– Спасибо, – прошептала она.

Он перевернул ладонь, поймав мою руку.

– За что? За то, что избавил тебя от бумажной волокиты?

– За то, что дал мне выбор. «Настоящий выбор», – я сказала это твердо, глядя ему в глаза. И увидела, как что-то дрогнуло в его взгляде.

Этьен отвел глаза, снова уставившись на круассан.

– Говоря о праздниках…– начал он неожиданно.

– Я подумал… Может, съездим? Например, в Тулузу. На Рождество.

Он произнес это так, будто предлагал прыгнуть с парашютом.

– Там… огни. Рынки. Люди. Ненавижу всю эту мишуру. Но… для Рождества, для тебя. Если… – Он снова запнулся, поднял на меня взгляд, полный странной смеси надежды и страха. – Если не передумаешь к тому времени, конечно.

Этьен попытался вложить в слова шутливую нотку, но я услышала подтекст и почувствовала, как легкая дрожь пробежала по его предплечью, когда он отодвинул чашку.

Его предложение оглушило меня. Тулуза. Рождество. Вместе. Вне их безопасного кокона у моря. Это был еще один гигантский шаг для него, человека, бежавшего от чувств, толпы и праздничной суеты. От самой жизни. И снова этот страх – страх, что он не выдержит и передумает, что сбежит.

Я встала, обошла столик и села рядом с ним на узкую скамейку. Положила руку на предплечье Этьена, чувствуя под пальцами теплую шерсть свитера и твердые мышцы. Наклонилась так близко, что наши лбы почти соприкоснулись, и посмотрела прямо в его серые глаза, в ту бездну страха и надежды.

– Этьен Дюран, – сказала я тихо, но так, чтобы каждое слово врезалось в него, как клятва.

– Не передумаю. Насчет Тулузы. Насчет контракта. Насчет всего. Никогда.

Этьен не ответил. Но плечи его, незаметно напрягшиеся с момента предложения, резко опустились, освобождаясь от невидимой тяжести. Он закрыл глаза на долю секунды, глубоко вдохнув, словно выныривая из глубины. Когда Этьен открыл их снова, в них светилось что-то хрупкое и невероятно сильное. Его рука легла поверх моей на предплечье – теплое, шершавое, безмолвное «спасибо». Затем он крепко сжал мои пальцы.

– Тогда едем, – просто сказал он. – Завтра. Выбирай, где будем жить. Самый шумный район. С самыми яркими огнями.

Мы вышли из кафе в прохладный предвечерний воздух. Манки, дремавший на заднем сиденье старого грузовика, лениво поднял голову. Этьен завел мотор. Я положила руку ему на колено. Он накрыл ее своей – тяжелой, надежной.