Книга Гремучий студень, страница 90 – Стасс Бабицкий

— Все, все, — бормотал он, — попались.

Клавдия подбежала к двери и задвинула железный засов. Вовремя. Снаружи кто-то сильно дернул. Она подняла револьвер, который бросил Огонек, выстрелила через дверь — раздался стон и следом громкая ругань. Бомбистка двигалась уверенно, не показывая страха. Оттащила напуганного мальчишку к тюфякам, направила ствол на Лукерью.

— Вставай, сука! Мы тебя вперед пустим, а сами позади спрячемся. В свою жандармы палить не станут.

Амбал еще дважды выстрелил в темноту за окном.

— Пусть они там прижухнут пока. Клавка! Подымай эту пелядь и веди на двор. Я крикну, чтоб не стреляли.

Он шагнул в сени и тут прогремел взрыв. Дверь разнесло в клочья, стена справа от входа обрушилась внутрь. Хруста отшвырнуло назад, как тряпичную куклу, засыпав осколками и известковой пылью. Оглушенный Огонек корчился на полу. Одна лишь Клавдия устояла на ногах и прицелилась в облако дыма, клубящееся в проеме.

— Я пристрелю всякого, кто посмеет войти! — закричала она.

— Стреляй. Всех не перестреляешь.

Порох шагнул на порог и картинно остановился, закуривая папироску.

— Бей врага его же оружием. Я велел саперам сделать бомбу, чтоб вы на своей шкуре испытали — каково это, подыхать от взрыва. Что, больно? — он придавил пальцы Огонька каблуком. — Страшно? Еще и не так напугаем.

У Клавдии вспотела рука, но палец на спусковом крючке не дрогнул.

— Изыди, сатана!

Она выдохнула и спустила курок. Но в последний момент Лукерья извернулась на тюфяке и пнула бомбистку в бедро.

Порох перехватил руку с револьвером, не давая выстрелить еще раз. Отбросил Клавдию в объятия подоспевшего Кашкина, а унтер-офицеру велел:

— Проверь, не прячется ли тут еще кто.

Сам же склонился к журналистке.

— Жива, дочка? Слава Богу, а я уж испугался.

Он помог Лукерье подняться, по-отечески обнял за плечи.

— Да ты вся дрожишь! — полковник достал из внутреннего кармана шинели плоскую фляжку. — На-ка вот, глотни. Глотни, говорю! Это арманьяк. Самый лучший, гасконский.

Луша закашлялась. Горло опалило жидким пламенем, но этот ароматный огонь мигом выжег все ее страхи, освободил сердце и разум из ледяных тисков паники.

— С-спасибо.

— Да полно, полно. За что же тут благодарить? Еще глоток? Вот, умница.

Девушка отступила на шаг, к ней возвращалась привычная самоуверенность.

— Вот уж не думала, г-н Порох что когда-нибудь в жизни обрадуюсь, увидев вас.

— Понимаю, г-жа Меркульева. Я сам бы еще вчера усомнился в этом. Но мы с вами, хоть и не друзья, а все же и не враги. По одну сторону закона стоим, как говорит наш общий знакомый, г-н Мармеладов. Замечу попутно, что он поведал мне историю про фотографа и портрет бомбистки. Карточка при вас?

— Да, — Лукерья расстегнула пуговицу жакета и сердито топнула. — Что же вы смотрите? Отвернитесь.

— Простите, — следователь потупился и, чтобы скрыть смущение, тоже приложился к фляжке.

Журналистка достала фотографию, спрятанную на груди, разгладила и протянула Пороху.

— Похожа! — он подошел к Клавдии, поднес портрет к ее лицу и сравнил. — Поразительное сходство! Я уж сколько раз пытался, а все мимо, ни одного портрета удачного. А тут — просто на зависть. Повезло тебе, девка. Ответишь по всей строгости за взрыв в «Лоскутной» и полсотни трупов.

Полковник вернулся к Меркульевой.

— А что же вы сразу этот портрет мне не принесли?