Книга Убить Маргарет Митчелл, страница 64 – Энни Кей

И все они были идиотскими. Самой идиотской была предпосылка, по которой это нужно сделать срочно: мне следовало поторопиться, чтобы опередить подписание документов в пользу Дэвида. До появления этих убивающих меня документов я оставался первым и единственным наследником. И, разумеется, главным подозреваемым в случае внезапной смерти. Мой отец был стар и болен, но все, что рождалось в моем мозгу как способ убийства, моментально отметало возможность несчастного случая или смерти в силу возраста, потому что все это походило на какие-то извращенные способы, реализованные неконтролирующим свою психопатию маньяка. Все, что я воображал себе, вело меня в тюрьму, даже минуя суд и хоть какую-то защиту.

Удивительно, насколько тяжело спланировать убийство. Кажется, что сейчас, в доступе к информации, можно предусмотреть абсолютно все. И этот же доступ делает нас абсолютно нагими, беззащитными. Все, чего мне не хватало для детального продумывания всех обстоятельств, находилось в открытом или относительно открытом доступе. Но запросить эту информацию было равносильным явке с повинной.

Весь вчерашний день я провел на внешних встречах, все еще не мог появляться в офисе и решил не делать этого, пока ситуация не разрешится, хотя в тот момент еще не понимал, что для этого должно произойти.

Мне позвонили на закате, когда я был на ланче с одним знакомым агентом. Вероятно, сейчас все мои передвижения за эти два дня тщательно проверяются, привлекают для этого мою ассистентку и всех, с кем я виделся. Сейчас мой план быть на виду выглядит идеально спланированным алиби.

Произошел взрыв газа. Его наконец подключили, а вентиль на плите не был закрыт. Эпицентр взрыва был в моей квартире, что не оставило никаких шансов. Вероятно, отец решил закурить. Старый дурак решил закурить свои чертовы сигары, хотя я просил его этого не делать. Это так на него похоже. После болезни обоняние так и не вернулось к нему, несмотря на то, что он это скрывал. Какая ирония. Когда я остался один, даже истерично рассмеялся абсурдности ситуации. Я два дня вынашивал план мести, возмездия за мои страдания, возвращения справедливости. А он просто прикурил сигару. Он оказался гораздо лучше меня даже в собственной смерти.

Его больше нет. Я пишу эти слова и пытаюсь осознать их. Отца больше нет и никогда не будет. Так странно смотреть на это, словно только так оно становится осязаемым, реальным.

Мысль о том, чтобы убить его, не приходила мне до вчерашнего дня. Я думал, что нет такого повода, который заставит меня подумать об этом. Но и в этом он оказался достаточно хорош, превзошел ожидания. А теперь его нет. А я есть. И вот только сейчас начинается все самое интересное. Начинается моя жизнь, моя история, без оглядки.

А если нет? Если он останется призраком, который будет преследовать меня всю жизнь? Если и теперь я буду пытаться заслужить его любовь, хотя на самом деле уже не о чем говорить и ничего нельзя изменить?

В этом есть определенный трагизм ситуации. Да, трагизм не в смерти моего отца, которая, я был уверен, рано или поздно наступит. Все дело в том, что и в этот безумный день, в день, когда я говорил с полицией больше, чем когда-нибудь за свою жизнь, я думаю только о том, как я буду жить без него и как он будет и дальше влиять на меня даже с того света.