Книга Дело «Тысячи и одной ночи», страница 134 – Джон Диксон Карр

Тут портьеры затрепетали, и из-за них выбежала Харриет Кирктон. Чуть более неуклюже за ней последовал коренастый молодой человек, чья огненно-рыжая шевелюра тотчас выдала его личность. Сэм Бакстер, в мешковатой визитке, держал в руке стакан виски с содовой. Его карие глаза с прищуром глядели из-под красноватых век, при одном взгляде на Маннеринга на всем его лице отразилась такая глубокая неприязнь, которую в силу своего добросердечия он не вполне был способен осознать.

– Грег, не глупи, – сказала Харриет, пытаясь быть голосом разума. – Он нам не враг. Он знает правду.

– Правду, – повторил Маннеринг, оскалился и шумно выдохнул. – Видите ли, я тоже знаю правду. Потому я и пытаюсь скрыть ее.

Бакстер взмахнул стаканом и заговорил не терпящим возражений тоном:

– К черту! Она ведь сама хочет с ним поговорить! В любом случае она с ним встретится. Видите ли, суперинтендант, я тоже собирался дойти до вас с утра, но, так вышло, приходил в себя после ночного загула. Спрашивайте все, что угодно. Вы уже знаете, что принцем Абу был я… – в этот момент ухмылка Маннеринга растянулась еще шире, – и, может, смогу чем-нибудь помочь.

– Хотелось бы знать, – сказал я, – будет ли мистер Маннеринг отвечать на мои вопросы:

– Конечно нет, – ответил на это Маннеринг.

– И почему же?

– Потому что я не обязан и не собираюсь этого делать, – сообщил он мне с неприязненной улыбкой.

– Кому вы предпочли бы отвечать на вопросы: мне или коронеру?

Маннеринг рассмеялся:

– Эта уловка стара как мир, вечная угроза, к которой прибегает полиция! Милый мой мистер Хэдли, вы что же, думаете, что меня можно затащить на допрос?

– Дорогой мой мистер Маннеринг, – ответил я, поскольку все эти ужимки уже ощутимо начинали действовать мне на нервы, – затащить на допрос можно даже архиепископа кентерберийского, если полиция посчитает, что он как-то в этом замешан. В особенности если имеются доказательства, что его светлость хоть в чем-то солгал.

Мне казалось, это отправит его в нокаут, однако он даже не шелохнулся. И вот я впервые увидел, как его брови сдвинулись галкой, глаза чуть скосились, а на лице отразилось такое странное и вместе с тем безоговорочное презрение, что вначале он открыл рот, как трагическая маска, а затем захлопнул его, и плотно сжатые губы растянулись в злобную ухмылку.

– А разве я лжец? – произнес он снисходительно. – Очередная старинная история и очередной блеф. В сущности говоря, я никогда не лгу. Я не опускаюсь до этого, вот и все.

– А я, в сущности говоря, не опускаюсь до блефа. Допрашивать вас нет крайней необходимости, поскольку вы уже успели сделать несколько заявлений инспектору Каррутерсу, которые оказались зафиксированы на бумаге. Мне просто хотелось выяснить, подтверждаете ли вы эти заявления.

– Какие еще заявления?

– Ясно. Все-таки желаете ответить на мои вопросы?

– Весьма подлый ход, знаете ли. Если захочу, то отвечу, а если не захочу, то, разумеется, не стану отвечать.

– Справедливо. И виновный не мог бы сказать большего, не так ли? Ладно. В пятницу ночью вы сообщили инспектору Каррутерсу, что заходили на Принц-Риджент-корт без двадцати одиннадцать. Парнишка на пульте сказал вам, что наверху проходит вечеринка, но вы заставили его вас пропустить.

Я не стал придавать своим словам вопросительной интонации, вместо этого я словно бы читал то, что было записано у меня в блокноте. Маннеринг двинул плечом, легонько так, затем пробуравил меня взглядом и ничего не сказал.