Книга Дело «Тысячи и одной ночи», страница 135 – Джон Диксон Карр

– Приведу цитату, – пояснил я, – не то чтобы я назвал вас лжецом, просто передо мной стоит следующая дилемма: то ли вы говорите правду, то ли правду говорят все остальные. Сегодня утром мисс Кирктон сказала у меня в кабинете, что мальчишке никто не говорил, что наверху якобы идет вечеринка, до тех самых пор, пока вся компания не вернулась из музея значительно позже одиннадцати часов. До этого никто не давал парнишке инструкций, что и кому говорить. Он знал лишь то, что все они ушли. А теперь скажите мне, из всего церковного хора не фальшивите только вы один? Кстати, мисс Кирктон, вы же именно так и говорили, верно?

Кирктон опустилась в кресло с высокой спинкой, растерянный взгляд девушки метался по комнате.

– Не знаю, говорила она это или нет, – с бурным воодушевлением заметил Бакстер, – но это правда. То есть я и сам помню это! Мальчишка получил пару монет за то, чтобы сказать, что мы всю ночь были наверху.

Смех Маннеринга становился все более монотонным и механическим, словно внутри его, как в детской игрушке, находился звуковой модуль, который заклинило от неловкого нажатия. Маннеринг смеялся и смеялся, и это потихоньку приводило Харриет в ужас.

– И это все, что у вас есть, дружище? – весело поинтересовался Маннеринг.

– Нет, вовсе нет. Например, когда вы на самом деле отправились туда? Когда вы на самом деле туда явились?

– О, так вы сомневаетесь, что я приходил туда? – похоже, мои слова действительно задели его. – Что ж, очень жаль. Потому что, видите ли, я туда приходил.

У него была твердая почва под ногами, и он это знал, но было ясно, что он привык считать всех вокруг набитыми дураками.

– Что вы туда приходили, я не сомневаюсь. Я лишь спросил во сколько. В любом случае это не могло быть без двадцати одиннадцать. Парнишка это подтверждает. Инспектор Каррутерс говорил с ним не позднее получаса назад.

Едва заметно подергивая плечами, Маннеринг обошел стол вокруг и встал против света, льющегося из окна. Было похоже, что он глубоко задумался. Он был настолько погружен в себя, что не заметил, как пихнул меня локтем, проходя мимо.

– Умный ход, месье инспектор, ничего не скажешь, – сказал он. – К слову, мальчишка никак не мог видеть меня, поскольку я поднялся по лестнице с черного хода, чтобы не быть замеченным. Имеется ли у вас желание узнать, отчего я не хотел быть замеченным и отчего я пожелал нанести визит нашему дорогому мистеру Холмсу? Дорогой мой сэр, все это вы узнаете в свое время, но не от меня, я хочу еще подержать вас в напряжении, а потому не буду отвечать на этот вопрос. Ах, что ж! Лам эльханзир йуфаз мудда иза муллих! Позвольте расшифровать для вас эту превосходную погремушку, чтобы вы могли записать ее себе в блокнот. Это означает «соленая свинина дольше хранится», и я рекомендую вам брать с нее пример. Как бы то ни было, мисс Уэйд вы не увидите.

Тут раздался женский голос:

– Почему нет?

Я не заметил, как она вошла. Она встала за креслом, положив руки на спинку, и тогда я наконец увидел Мириам Уэйд. Какую оценку дать этой девушке с позиции благоразумия, практичности и здравого смысла? Вне всяких сомнений, она выглядела прекрасно: если не брать во внимание круги под глазами, вид у нее был здоровый и цветущий. Могу представить, что сказала бы миссис Хэдли, но здесь не время и не место для подобных суждений. Первым делом мне бросилось в глаза вот что: на ней был розовый халатик, пеньюар или что-то вроде того, и хотя я всегда недолюбливал розовый, он превосходно подчеркивал ее формы. Это сразу привлекло мое внимание, если вы понимаете, о чем я, Каррутерс определенно понимает. В какой-то степени мне удалось разобраться, что` всех так очаровывало в ней, несмотря на то что она не была ни фантастически красива, ни, бог мне свидетель, особенно умна. Во всей комнате как будто переменилась атмосфера, стоило ей только войти. Нет-нет, Фелл, никакой я не старый сатир, я в этих поэтических баталиях участвовать отказываюсь, я всего лишь практичный человек, внимательно относящийся к фактам. Она, темноглазая брюнетка, стояла там, положив руки на черную спинку кресла. И я более чем уверен, что, если бы любая другая женщина в Лондоне вышла в приемную в час дня в одном пеньюаре, это произвело бы ошеломительный эффект. Но в данном случае ничего такого я не испытал, а только лишь ощутил стыд за то, что именно это привлекло мое внимание. Я понятно изъясняюсь?