Книга Дело «Тысячи и одной ночи», страница 58 – Джон Диксон Карр

– Затем произошло то, – сказал он, – что я могу описать только как самое обыкновенное из всего необыкновенного, чему было суждено случиться за этими бронзовыми дверями. Проще говоря… Пруэн рассмеялся мне в лицо.

– Что-что он сделал? – спросил я.

– Рассмеялся, – объявил Иллингворт и скорбно кивнул, – прямо мне в лицо. Заманив меня внутрь с церемонной таинственностью, он осмотрел меня с ног до головы и издал звук, который я могу описать лишь как взрывную усмешку, от этого все его лицо собралось и вытянулось вперед. Затем он выдал что-то на жаргоне, который я не возьмусь воспроизводить. И сказал:

– Здрасте-здрасте! А кто это у нас тут такой?

Это удивительное и крайне неприличное поведение не вызвало во мне какого-то чрезмерного раздражения, однако же я ответил с некоторой резкостью.

– Любезный, я доктор Уильям Августус Иллингворт, – сообщил я ему, – думаю, мистер Уэйд ожидает меня. Не соблаговолите ли вы провести меня к нему?

К моему полному удивлению, его прыть не только не поутихла, но и возросла до невиданных масштабов. Скрипя и хихикая, он складывался пополам, держался руками за живот и раскачивался из стороны в сторону, каким-то удивительным образом практически не издавая при этом звуков.

– А, так это ты, ты тот самый! – вдруг сообщил он мне, переводя дыхание и утирая слезящиеся глаза. – Ух, тебе бы в холле выступать, чтоб меня так и эдак, ух, посмотрел бы я на тебя, у-у-у, не могу! – (Вот это его «в холле», как я впоследствии узнал, означало выступления артистов на сцене мюзик-холла, всяких там певцов, велосипедистов, акробатов и т. д. и т. п. Просто немыслимо предлагать такое священнослужителю.) – Ничего убедительнее я в жизни не видал, – прибавил старик, – вот ты-то и закончишь с убийством.

И все это, сэр Герберт, сопровождалось приступом громогласного хохота. Тут он вытянул свой длинный указательный палец и ткнул им меня в ребра.

На секунду мне показалось, что всему виной здесь алкоголь, хотя иных доказательств этому, кроме чудаковатого поведения Пруэна, не было. А потому я оглядел зал, в котором оказался, в надежде найти взглядом мистера Уэйда, вышедшего мне навстречу. На меня, несомненно, произвели большое впечатление благородство пропорций и пышность обстановки, залитой мягким белым светом, так напоминавшим лунный и подходившим для глубоких раздумий. Он придавал какой-то странный оттенок даже лицу этого одетого в синюю униформу низенького старичка, который скакал вокруг меня. И тут он обратился ко мне со следующим:

– Вначале пойди начальству покажись. Припозднился же ты… э-хе-хе… старый пес. – (Сэр Герберт, я лишь пытаюсь в точности все воспроизвести.) – Но он тебя простит. И даже выдаст предоплату, если попросишь, в таком-то наряде почему бы и нет.

Могу вас заверить, сэр, что ни в моем цилиндре, ни в моем фраке (самого обыкновенного, даже строгого фасона) не было ничего такого-то; я, соответственно, пришел к выводу, что здесь имеет место либо какое-то безумие, либо недопонимание. Когда же мой провожатый добавил: «Кабинет хранителя… иди прямо, затем направо, в первую дверь, он щас там сидит», мне уже пришлось заговорить.

– По какой-то причине, – сказал я, – вы, кажется, сомневаетесь в том, что я доктор Иллингворт. Раз уж вы пребываете в сомнениях, то вот моя карточка. Раз вам требуются доказательства, взгляните на это – первое издание первой сотни «Ночей», которое я несу мистеру Уэйду для изучения. Если здесь и в самом деле имеет место какое-то недопонимание, так и быть, я вас прощаю, но если же это обыкновенная непозволительная дерзость с вашей стороны, то я вынужден буду рассказать об этом мистеру Уэйду.